– Спасибо! Очень мило! – Она растерялась и побледнела, как накануне в ресторане.
– Простите!
Олтаржевский, сделав усилие, встал и пошатнулся – комната плыла перед глазами. Он споткнулся о стол, и опрокинул чашку. Коричневая жижа кляксой шлепнулась на её платье. Пытаясь поймать чашку, Олтаржевский уронил кофейник и ударился лбом о лоб женщины. Потирая ушибы, они испуганно смотрели друг на друга.
Подоспевший молодой человек в паре придержал его за локоть. Хозяйка проводила их вниз. Горничная помогла Олтаржевскому одеться: он дважды не попал в рукав и на ватных ногах спустился к подъезду.
В машине Бешев отвернулся – решил, что Олтаржевский пьян.
– Мне нездоровится. Позвоните Аркадию, – слабым голосом сказал Вячеслав Андреевич.
Помощник подал ему телефон с набранным номером. Гусь отозвался.
– Тебя отпустят! – сказал Олтаржевский.
– Знаю. Ко мне щас приходили. Поговорим, когда выйду.
Олтаржевский плохо понимал, куда его везут (куда-то на Бульварное кольцо).
Консьержка. Лифт. У резной двери Вячеслав Андреевич повалился навзничь. Бешев успел схватить его за плечи. Олтаржевский снова потерял сознание.
Очнулся он в постели под одеялом. Рядом хлопотали медики в форменных куртках.
– Ничего страшного. Переутомление. Сейчас сделаем укольчик, и вы поспите, – успокоил фельдшер, и набрал в шприц лекарство.
Проснулся Вячеслав Андреевич ночью. Тусклый свет по периметру потолка выхватывал портьеры до пола и плохо различимые во тьме гобелены. На столе возле кровати под балдахином – пилюли, электронный градусник, стакан сока.
Олтаржевский прислушался к мертвенной тишине, затем – к себе: кровь шумела в ушах, мысли путались, слабость растеклась по телу: очевидно, у него был жар. Он выпростался из-под одеяла (тело тут же охватил озноб) и в трусах (одежда была аккуратно сложена на стуле) побрёл по огромной квартире. А когда, наконец, разыскал туалет – по соседству со спальней! – и через проходную дверь очутился в ванной, то в отражении зеркала увидел больное, небритое лицо. Он хотел вернуться в постель, но что-то в собственной внешности показалось странным. С минуту Вячеслав Андреевич поворачивал к свету лоб, подбородок, всклокоченные волосы, пока, наконец, не понял – у него совершенно седые виски.
Он поседел за сутки! Или впервые за несколько месяцев рассмотрел себя?
Вячеслав Андреевич с привычной самоиронией подумал о том, что хлопоты состарили его. Но холод ужаса прокатился от кончиков волос до пяток: прядь на чубе торчком, как у пупса, побелела прямо на глазах, словно он высунул голову из тепла в ледяную стужу и лоб мгновенно покрыл морозный иней.
Олтаржевский присел на край ванны. Еще раз, потрясенный, осмотрел волосы, хватая их щепоткой.
Нет! Показалось! Игра света! История с Гуськовым стоила