А вот теперь та самая бабушка, Мария Ивановна, стояла пред его больничной койкой в реанимации, что-то бормоча под нос, а затем, сделав паузу в бормотании, уже молча смотрела на него со скупой слезой.
Елисею было очень трудно говорить, потому бабушка постояла-постояла и пошла домой, но перед уходом сказала:
– Я тебе ситничек принесу, выздоравливай.
Елисей ей вслед подумал: «Какой была, такой и осталась – жадная»! Но ему уже все равно было, ибо полная неподвижность с трубкой во рту, грохот этой «чудо-машины», которая качала кислород, непонимание всего: что происходит, что с ним и как это могло случиться именно с ним?! Словно все у него было отбито, будто все органы вырвали изнутри, а потом просто запихнули внутрь небрежно, грубо зашив брюшную полость.
Боль, неподвижность, люди в белых халатах, бесконечные посетители, хотя эта была реанимация. Свет, постоянно горел свет. Июль – жарко, тело горит, словно ты в доменной печи.
Беспомощность просто убивает: такое ощущение – ты умер, но завис где-то между небом и землей.
Елисей неподвижно смотрел в потолок. На третий день случился послеоперационный криз, у него упало давление – он посинел. Как раз к нему пришла старшая сестра Инна, которая к тому времени уже развелась, имея на руках восьмилетнюю дочь Анну.
Последнее, что слышал Елисей, прежде чем потерять сознание – это истошный крик сестры. Когда он пришел в себя – не помнит уже, но ничего не изменилось. Кажется, только одно: да, точно, одно – душераздирающий вопль ребенка.
Он слышал, как медицинские работники говорили между собой, что на ребенка вроде вылили кипяток. Трое суток он кричал навзрыд без остановки, а еще жара, свет да грохот «чудо-машины» для кислорода – это был кромешный ад.
Через несколько дней напротив Елисея положили человека – он оказался тоже ныряльщиком, да еще и дядей жены его друга Валентина Свиридова, который в экстренном порядке из областного центра как для Елисея, так и для дяди его жены привозил дежурного нейрохирурга. Ему было чуть больше сорока. Он был без сознания. Елисей еле-еле шепотом произносил с трудом:
– Только не умирай!
Через пару дней, не приходя в сознание, он умер.
Елисей не знал этого человека до травмы, да и сейчас даже имени его не помнит, а ведь звали его как-то. Конечно, он мог бы позвонить своему другу и поныне Валентину Свиридову и узнать, как звали дядю его жены, который умер более двадцати лет назад в реанимации после ныряния – но какой смысл и зачем? Ведь прах и тлен, все подлежит забвению.
Елисей помнит, как леденящая