В соседнем вагоне без умолку курили те трое в форме, с которыми Лео успел познакомиться на перроне перед отправлением. Они конвоем вели его к поезду, и общение нельзя было назвать любезным, но из их разговоров между собой Лео все-таки удалось узнать имена. Одного из них звали Алекс, и он был самым тревожным, наверное, из-за того, что служил недавно. Он переспрашивал пункты протокола у товарищей и слабо держал Лео вспотевшими ладонями, будто жалея и не вполне осознавая происходящее. Сейчас было слышно, как по соседству два грубых голоса от души смеялись.
Могучее тело поезда, отправляющегося один раз в три недели из маленького городка в центр страны, делилось на «живую» и «мертвую» зоны. В первой горел яркий свет, велись беспричинные беседы и пахло железнодорожным ланчем, а второй был отведен только для тусклого переливания редких лампочек под потолком. Они гасли и загорались в каком-то несвязанном ритме, и, при желании, это даже можно было назвать светомузыкой, но обычно такого желания у пассажиров не возникало. Лео был первым, кто заметил ритм необычного освещения, и единственным, кто отметил, что белые крылья чаек схожи со звездами.
В сыром вагоне было одно маленькое окошко под самой крышей, в котором отражался темный клочок неба. Временами здесь перевозили почту, если кто-то еще пользовался таким способом общения, или небольшие партии товаров, в которых очень редко нуждался Большой город. В купе с маленьким окном переправлялись городские преступники на слушание в Центральный, или Большой, суд, слывший самым справедливым в стране. Сегодня здесь был Лео, несколько мешков рисовой муки и маленькая коробка с приглашениями на свадьбу.
Сидя в темноте и рассматривая звездно-белокрылых чаек, то взлетающих, то падающих в панораме маленького окна, парень думал о том, что, если постараться, напрячь зрение и приподняться на носках, чтобы заглянуть в окно, то можно найти прекрасное во всем и всегда. Он осознал это вполне в свои 14 лет, когда ушел из дома на поиски приключений, предназначенных для подростка с безупречной наследственностью. Когда лежал на холодном асфальте после драк, в которые он из-за обостренного чувства справедливости часто вмешивался, и видел всегда спокойное небо; когда опустошал оставленные посетителями бокалы, подрабатывая в баре, и находил забытую мелочь; когда падал в теплое кресло автомобиля хозяина аптеки. Каждый раз он зарекался, что будет стараться искать прекрасное и находить.
Он познал нечто странное, но люди так часто выручали его, хотя он не просил, не надеялся и не заслуживал, по собственному мнению, такого отношения. Однако, он умел быть благодарным, и этому его тоже научила жизнь. Именно она была его лучшим учителем, а он никак не мог найти своего места, своего предназначения, о котором всегда твердили родители. Каждый