И вообще, тоска была смертная, хотя день по военной привычке был забит до отказа. Что ещё было странно – никакого оружия. Армия! Странная армия! И вместе с тем, когда кто-то из не в меру любопытных посторонних забредал на территорию, к нему тотчас подходил какой-нибудь вежливый типчик, опять же из «сборной», опять же в штатском, говорил тихо какие-то слова и, как ни странно, слов этих бывало достаточно. Да, собственно, и случаи такие бывали диковинной редкостью.
Впрочем, желающие отводили душу и в прекрасно оборудованном тире, и в тренажёрном зале, и на тренировочных площадках. Алексей предпочитал отсиживаться в библиотеке, тоже прекрасной, кстати, по всем статьям. Никто не ругал его за это, его предпочтение считалось в порядке вещей, ничем не хуже других. Основное время у курсантов – так в конце концов определился Подрезов, что попал он не на сборы, а на курсы – занимали всякого рода лекции, в основном тоже довольно привычные – о международном положении, перестройке, гласности, «негативных явлениях прошлого». Но было и кое-что поинтереснее: история и теория мошенничества – как не дать себя обмануть, вовлечь в какие-нибудь махинации, много времени уделялось законодательству, точнее, «дырам» в нём, и особенно, почему-то, иностранным языкам, больше всего английскому.
Собственно, никто никого не принуждал к занятиям, можно было все дни проводить в спортивном зале, но бывать на лекциях считалось престижным и зальчики-аудитории никогда не пустовали. Выбор тем тоже оставался за слушателями, единственным условием, опять же, определялось то, чтобы рабочий день был забит до предела. Правда, иногда давались какие-нибудь указания сверху, в чём-то сложившийся порядок корректировавшие, и приходилось им подчиняться.
Преодолев первую негативную реакцию, Алексей довольно быстро приспособился к тем условиям, в которых он неожиданно для себя оказался, некоторыми циклами лекционными даже упивался: к примеру, об иностранных трудовом и гражданском кодексах, а уж от компьютера, который казался здесь, при убогости оборудования на его работе, совершенной диковинкой, его вообще невозможно было оторвать.
Тревожило Подрезова лишь одно обстоятельство: вокруг него бурлила очень напряжённая, на высшей точке кипения, деятельность, а он был как бы в стороне от неё. Наверно, потому что у него совершенно не было денег, так называемого «первоначального капитала», и он понятия не имел, как им разжиться. Попросить Алёну, чтобы