8 января 1964 года та же газета опубликовала подборку читательских писем. Читатели требовали наказать «тунеядца»[11].
Разумеется, письма были заранее подготовлены. Еще до публикации статьи. Тут организаторы пропагандистской кампании следовали традиции. Прием, именовавшийся «откликами читателей», был издавна апробирован. Таким образом и демонстрировалось, что инициатива уголовного преследования исходит «от народа».
В данном случае подразумевалось, что население Ленинграда, солидаризовавшись с авторами статьи, требовало наказать «окололитературного трутня». Согласно традиционной пропагандистской установке, представителям власти надлежало реагировать на «письма читателей». Не прошло и недели – арест Бродского[12].
Разумеется, подготовка кампании велась при участии КГБ. Там получали сведения о настроениях молодежи, оттуда поступали распоряжения в милицию, благодаря чему авторы статьи ознакомились с материалами следствия по делу осужденного приятеля Бродского.
Однако КГБ опять был лишь инструментом. Не его сотрудниками разрабатывалась концепция судебного процесса. И не они контролировали развитие событий.
Такого рода задачи ставил ЦК партии, решение же контролировалось местными функционерами. Узнаваемый – сусловский – modus operandi.
Правда, инициаторами судебного процесса вряд ли планировались масштабы последствий. Скандал, вызванный «делом Бродского», стал настолько громким, что оказал существенное влияние на международные контакты советского государства.
Как известно, присутствовавшая в зале суда журналистка Ф. А. Вигдорова стенографировала почти все сказанное в ходе судебных заседаний. Вскоре ее записи получили широкое «самиздатовское» распространение. Попали они и за границу. Там были изданы книги об этом процессе[13].
Суд в Ленинграде был осмыслен как пример вопиющего беззакония. И не потому, что вне советских реалий обвинение выглядело абсурдным. Благодаря записям Вигдоровой стало понятно: доказать виновность Бродского не удалось ни до суда, ни в ходе судебных заседаний.
Отсюда вроде бы следовало, что Бродского карали именно как поэта. За литературную деятельность. Пресекали ее посредством ссылки. Соответственно, обвинение в «тунеядстве» было лишь предлогом. На этом и настаивали иностранные журналисты. А вслед за ними – уже на исходе 1980-х годов – отечественные мемуаристы и литературоведы.
Пафос их рассуждений был традиционно публицистическим. Вот почему вне сферы внимания оставались явные противоречия.
Результаты операции, во-первых, не соответствовали уровню ее подготовки и пропагандистского обеспечения. Можно было бы обойтись гораздо меньшими усилиями, чтобы выслать Бродского из Ленинграда.
Во-вторых, подсудимому не инкриминировалось