Но сегодня память явила мне моего любимого дядю Васю таким, каким мы возили его в коляске в 1944 году. Помню, Лёня притащил из лесу маленькие колеса-шасси от разбившегося немецкого самолёта. Мальчишки тогда чего только не находили: и гильзы, и патроны, и куски разбитой военной техники. Так вот эти шасси дядя Вася пристроил к своей коляске и мог передвигаться теперь на настоящих мягких колесах. Потом Лёша принёс зелёный вещмешок, который оказался парашютом. Мама сначала испугалась, а потом обрадовалась: это был белый парашютный шелк, несколько метров. Позднее мама этот шелк носила в Новый Оскол на базар и меняла на мыло и соль. Вообще после немцев ведь в доме ничего не осталось, хоть шаром покати – всё забрали, удирая. Видно, горький опыт Сталинградской зимы научил их многому. Они хватали всё подряд, ничем не брезгуя. Выгребли все печурки, разграбили даже бабушкин сундук, в котором хранились льняные полотенца и платки («на смерть»). Они разбили драгоценный ткацкий станок, на котором бабушка Анюта ткала холст. Помню, как быстро бегал челнок по основе, а бабушка пела одну и ту же песню: «Ох, ты мой роди-и-именький, да на чужой сторонушке». Холст немцы тоже забрали.
Моя детская память удержала несколько эпизодов, связанных с немцами. Помню, мы сидели в погребе, куда мама принесла нам кувшин молока и краюху хлеба. Видно, немец выследил, куда она спустилась, пошёл следом за ней, спустился на три ступеньки вниз и своим тяжёлым сапогом ударил Лёню по лицу. Может быть, фриц решил, что здесь прячется партизан? Но поняв, что здесь только дети, выругался и пошёл прочь. Поздним вечером они уехали, собравшись довольно спешно. Потом немцев долго не было. В селе Солонец-Поляна был назначен староста. Мама говорила, что, в отличие от полицая Мишки, староста был человек смирный, никого не обижал.
Школу закрыли. Всю зиму 1942 года мы жили впроголодь, питались мёрзлой картошкой, ели жмых, парили калину. Нас спасали лесные орехи, которые мы сушили на печи, и сухофрукты, в основном груши. Село наше Грушное (часть Солонец – Поляны) всегда славилось садами, которые росли под горой, в низине. Широкая лента дороги уходила далеко в поле, а за нашим садом начинался большой овраг, поросший густыми кустами орешника. Место живописное в своей запущенности: крапива в человеческий рост, полынь, дикий малинник – самое настоящее лесное царство для детей, раздолье – есть где поиграть в прятки, затаиться и ждать, когда можно будет «застукаться». Помню, мы играли в прятки с мальчишками по фамилии Кишкины. Их мать, тётя Варя, бывало, выйдет на огород и зовёт: «Колькя, Петькя, Васькя, идитя абеды-ы-ыть!». Отца эти трое мальчишек так и не дождались с войны: погиб на фронте в 1944 году.
В нашем саду росли груши мичуринского сорта «ранет бергамотный», вкус которых я помню до сих пор. Когда начинался сильный ветер и спелые груши падали на землю, я бежала в сад, подбирала тяжелые