Я интересовался, почему бабушка, взяв в руки неощипанную курицу, дует на перышки, а потом решительно возвращает или, наоборот, тотчас расплачивается.
– Смотрю, или она не синяя, – объясняла бабушка, но мне это ничего не говорило, еще и потому что я ни разу не заметил даже признака голубизны в отвергнутых экземплярах.
Меня удивлял привычный инстинктивный жест, когда продавец сметаны предлагал попробовать его товар: подставлялся кулачок, и сметану из ложки накладывали между большим и указательным пальцем на тыльную сторону ладони, а уже оттуда слизывали. Торговец (чаще торговка) при этом говорили, если я при этом присутствовал:
– Нехай дитина покоштує.
И я уже знал, что надо протянуть кулачок, потому что для дитини не пожалеют, а як дитина скаже, так воно й буде. И я, конечно, выбирал не столько сметану, в нюансах вкуса которой не слишком разбирался, а тетку, которая старалась мне понравиться.
Покупались на рынке и деликатесы, к которым семья пристрастилась в своей одесской жизни, а я узнал и полюбил на всю жизнь во Львове: это были раки и пшёнка (как на юге называли кукурузу, а мама никогда другого наименования не признавала – и справедливо, потому что тот сахарный маис, который я ем сейчас, – это совсем другой продукт, а пшёнка мне уже давно не попадается: пшёнку ведь надо варить часа два, а не десять минут, и очень круто солить крупной солью).
Танючка
Однажды у нас появилась своя молочница. Как это произошло, точно никто вспомнить не мог – просто возникла, постучалась в дверь черного входа, со двора, и всегда стучалась только в эту дверь. В первый раз она просто предложила свои продукты, и мы их охотно купили, а она в тот же раз почему-то решила, что мы теперь принадлежим друг другу, что она – наша, а мы – ее.
– Мене звуть Танючка, – только и сказала она.
Возраст ее был неопределим, лицо очень морщинистое, зубов немного, подбородок востренький и прекрасные золотисто-голубые глаза.
В следующий раз она опять пришла неожиданно – в пять утра. Когда ей открыли черный вход, через который ни один из посетителей нашего дома не ходил, она сказала:
– Ой, та я до вас вже пукалам, пукалам (стучалась, стучалась), – нiхто не вiдкривав.
Оказывается, она приходила еще раньше – в четыре, но громко стучать в дверь не решилась.
Танючка располагалась на кухне, скидывала свои мешки с товарами на продажу, пила чай – всегда «з маргарыною» и со своими цукерками (дешевыми детскими леденцами – монпансье). «Маргарыну» она покупала в магазине на вырученные от продажи масла деньги, отказываясь от предлагаемых угощений, в том числе и от принесенного нам масла, потому что чай полезно было пить именно с «дешевой маргарыною». В комнаты никогда не входила, как ее ни зазывали, но на кухне чувствовала себя по-свойски, не стеснялась и вела с бабушкой степенные разговоры. Часто