К ужину Такко явился с последним ударом часов, едва успев переодеться – в оружейной было полно пыли и паутины, – и застал всю семью в сборе. В столовой, расположенной на первом этаже между холлом и кухней, горела единственная свеча, едва освещавшая стол, уставленный блюдами. Дрова в камине почти прогорели и не давали света. Отблески свечи отражались на стрелках часов и едва очерчивали массивный буфет, стоявший в глубине столовой. В тишине отчётливо слышались мерные щелчки маятника, негромкий скрип и скрежет невидимых часов.
– Моя жена не выносит общества, а я не выношу сплетен, – шепнул Оллард, передавая Такко супницу. – Поэтому мы ужинаем без слуг. И не разговариваем за столом.
Лучник пожал плечами. Он-то был здесь куда более чужим, чем любой из прислуги, не говоря о няне Агнет, которой тоже не было за столом. Похоже, рождение дочери сказалось не только на телесном здоровье маркграфини. Впрочем, причуды госпожи Малвайн волновали его меньше всего: в ушах ещё стоял звон мечей, которые он перебирал полдня, а с первым глотком супа способность связно мыслить окончательно его покинула.
Несмотря на то, что Такко вознамерился попробовать каждое из блюд и преуспел в этом, он справился с ужином быстрее всех и первым поднялся из-за стола по молчаливому кивку Олларда. Желудок раздулся, как рыбий пузырь. Лучник и не помнил, когда в последний раз ужинал столь плотно. Суп был густым и сытным, тушёные овощи – нежными, пирожки с яблочным повидлом были щедро сдобрены пряностями, а земляничное вино оказалось сладким и таким ароматным, что Такко наполнял кубок чаще, чем следовало. К концу ужина в ушах шумело, и его отчаянно клонило в сон.
В холле он остановился перед часами. Ничего особенного, обычные часы с потемневшей от времени медной стрелкой и крупными цифрами. Маятник в виде позеленевшего солнечного диска переливал с края на край отблески свечей в таких же мутных подсвечниках. Такко прислушался к тишине в столовой и быстро открыл дверцу, чтобы рассмотреть механизм поближе. На пальцах осталась пыль. Такко невольно вспомнил, как сияла медная и серебряная утварь в отцовском доме: тот не считал зазорным лично осматривать каждую мелочь и жестоко выговаривал слугам за малейшую неопрятность.
Он