– Все равно я убью его! – настаивал неугомонный.
– Он – гость. Один из многих. Ты будешь, Хакиро, убивать всех моих гостей? – горько усмехнулась Сакура.
Юноша бросил кривой меч и, утробно зарыдав, выпрыгнул в тесное оконце.
Благо моя спальня на первом этаже, ушиб ему не грозил.
5.
На другое утро мы прощались с Сакурой в аэропорту.
– Значит, я один из многих? – энергично заиграл я желваками.
Сакура порывисто обняла меня тонкими руками.
– Дурачок, – прошептала в ухо, – иначе он убил бы тебя. Медный таз самурайский меч разрезает, как вологодское масло.
– Ты всем это говоришь?
– Тебе первому, – на глазах девушки блеснули слезы. – Хочешь, я уеду с тобой в снежную и страшную Россию? Там, правда, повсюду всюду бродят медведи, а мужики отплясывают перед Кремлем в красных козлиных сапогах?
– Ну, зачем же? – насторожился я. – У меня там жена, дети, алименты… Какие медведи? Ты путаешь с шапито.
– Вот видишь…
– К тому же, я еще ни разу не надевал красные сапоги.
В самолете я прочитал в свежей газете о камикадзе. Он, в знак какого-то протеста, протаранил на стальном скутере китобойное российское судно.
Был ли этим камикадзе знакомый мне Хакиро-Сан?
Не уверен.
Я плохо его знал.
Мне он никогда не нравился.
Я не вел с ним бесед о китах.
Хотя поговорить именно об этом стоило.
Короче! Итальянский министр земледелия срочной телеграммой вызвал меня в Триест.
Глава 2
ПОЛНОЧНЫЙ ЭКСПРЕСС
1.
Поезд «Рим – Триест» отбывал в воскресенье, в 1.30 ночи.
Я стоял на перроне, поеживаясь. Даже бобровый, в алмазной пыли воротник, не спасал от дикого мороза, как бедствие, опустившегося на Европу.
Проводник хлюпал носом в багровых прожилках и недоверчиво смотрел на мои «с иголочки» валенки.
Россиян до сих пор недолюбливают в Средиземноморье.
– Синьоры! Синьорины! Уно моменто! Престо! Аривидерче! – с легкой хрипотцой по-итальянски балаболил проводник. Он просил всех срочно прощаться.
И тут на заснеженном перроне появилось видение.
Дама!
И какая?!
Высокая.
Изящная, как африканская пантера.
Или, как уругвайская лань.
За ней, шаркая ногами в бирюзовых калошах, брел квадратный старик с глумливыми глазками и отвисшей, слюнявой, даже на морозе, нижней губой.
Я покачнулся от столь явного контраста небесной красоты и умопомрачительного уродства.
– Павел, – пропело бархатное контральто, – какое у нас купе?
Все это было произнесено на чистейшем русском. Встретить соотечественников в Риме! Какая удача!
Я широко улыбнулся.
– Нумер пять, – брезгливо обронил господин и, взглянув исподлобья, оттолкнул меня острым