– Натальюшка… – позвал слабым голосом.
Наталья Алексеевна радостно вскрикнула и припала с поцелуями к его большой, обычно крепкой, а сейчас вялой, расслабленной руке.
Зашевелились, оживляясь, и все остальные.
– Умираю я, Натальюшка…
– Нет, нет! Ты будешь жить, сокол мой ясный, – захлебываясь слезами, говорила верная подруга, мать его любимых детей, надежная помощница. – Ты встанешь, мы с тобой еще сплаваем…
– Помолчи, – остановил муж. – Времени моего мало осталось. Надо бы исповедаться да причаститься… Пошлите за отцом Иннокентием. Наиглавнейший грех камнем на груди лежит – может, Бог его снимет… – Григорий Иванович не стал уточнять свой грех при детях, а тот был, и верно, велик: отражая на Кадьяке нападение аборигенов, он со своими людьми безжалостно убил около тысячи человек и столько же взял в заложники. Это при указе-то государыни ласково обращаться с местными! Передохнул, подождал, скажут ли чего наперсники – те промолчали. После чего добавил: – А я пока с зятьями перетолкую.
– С зятьями? – встрепенулась непонимающе Наталья Алексеевна.
– Да, матушка, с зятьями. Ты давай не медли, Авдотьюшку за Михайлу выдавай – будет тебе надёжа и опора. Николай, Михайла, – позвал умирающий слабым голосом, но они услышали, подошли. – Полюбил я вас, полюбите и вы семью нашу. Поклянитесь, что ни в беде, ни в радости не оставите мою Наталью с детьми…
Григорий Иванович даже приподнялся на локте, всматриваясь в лица молодых людей.
Резанов и Булдаков переглянулись и, кивнув, твердо сказали:
– Клянусь!
Каждый вроде за себя, а вышло – вместе, складно и ладно.
Шелихов опустился на подушки, поманил пальцем поклявшихся – те склонились над ним и услышали горячий шепот:
– Управлять компанией будет Наталья. Ей, матушке, все до тонкостей ведомо. И вас благодарностью не обойдет.
Шелихов не случайно дважды назвал жену «матушкой». Так Наталью Алексеевну называли все служащие компании – твердой рукой она управляла делами в отсутствие мужа, но и, когда нужно, ласковой была, как родная матушка.
– Гильдия ее не признает, Григорий Иваныч, – мотнул головой Михайла Булдаков. – И Коммерц-коллегия не утвердит.
– Сам знаю. А вы поспособствуйте, чтоб признали и утвердили.
Время Шелихова заканчивалось, он начал задыхаться. Явившийся наконец отец Иннокентий едва успел его исповедовать, снял тяжкий грех, освободил душу перед уходом в мир иной, а вот обряд елеоосвящения проводил уже над телом бездыханным, что усопшему, в общем-то, было ни к чему.
Глава 4
Декабрь 1796 года
Внезапный насильственный уход Григория Шелихова не подорвал позиции компании, но сложности проявились довольно скоро.
Все