Пятикнижие чудес советских евреев. Анатолий Рохваргер

троюродным или четвероюродным братом.) Чтобы приехать в Москву, нужен был специальный вызов, и папа оформил его. После войны для устройства миллиона физически здоровых полностью или частично осиротевших ребят и подготовки новой армии по всей стране открылись военные училища, где ребята были сыты и обуты и получали высокооплачиваемую по советским меркам профессию офицера. Папа устроил Володю в одно из таких училищ, за что Володя был благодарен ему до конца жизни. Поскольку стаж военной службы стал начисляться Володе с 14 лет, к 40 годам он уже имел право на полную военную пенсию и в чине майора вышел в отставку. С женой и дочерью Володя поселился в родном Житомире и стал работать на небольшом заводе начальником отдела кадров, благо, фамилия у него была похожа на русскую, Бальшин.

      Несколько раз во время своих отпусков Володя приезжал к нам в Москву, а в 1986 году прислал письмо с просьбой выслать ему для двух маленьких внуков посылки с лимонами и сгущенным молоком, поскольку их накрыло радиоактивное облако Чернобыля. В 1993 году им всем представилась возможность эмигрировать в Америку, и сейчас я с удовольствием встречаюсь здесь, в Бруклине со своими прежде Житомирскими родственниками. А для Володи Чернобыльское облако через 11 лет отозвалось раком, от которого он и умер. Ещё через семь лет, тоже от рака, умер зять Володи, хороший и добрый работяга Валерий. Это случилось через два года после того, как он в составе других рабочих бригад Нью-Йоркского метрополитена участвовал в ликвидации последствий самолётного нападения арабов-террористов на небоскребы-близнецы Нью-Йорка.

      Через полгода после первого приезда Володи в Москву раздался звонок в дверь. На пороге стояла невысокая еврейская женщина лет под 60 в жутко грязной телогрейке и каких-то опорках, как потом выяснилось, остатках чьих-то кирзовых сапог. Мама сначала приняла ее за нищую попрошайку и не хотела пускать, а потом усадила на кухню и все время заходила туда проверить, что и как. Так на кухне, ни разу не сдвинувшись с табуретки, эта женщина, молча, просидела часов пять или шесть, пока не пришел с работы папа. Женщина при его появлении начала плакать, поскольку папа сразу после двух фраз признал свое родство с ней и позвал ее в нашу столовую. И только тогда она, наконец, пошла в туалет. Потом папа что-то быстро сказал моей маме, и та повела тетю Бетю (или Басю) в ванную комнату, где её вымыла и полностью переодела в свою одежду. Тетя не хотела отдавать на выброс свою телогрейку, но папа сказал, что у Гени (моей мамы) есть старое пальто.

      Тетя Бетя (или Бася) считалась в родне «мишугене», т. е. недалёкой, наивной, излишне доброй и странной. Она никогда не была замужем и оставалась старой девой. В ранней молодости она имела только одно достоинство – безупречное пролетарское происхождение из бедняков. Поэтому она стала членом партии большевиков. Хорошо читать и писать по-русски она так и не научилась. С моим папой она говорила на идиш. Человеком она была безвредным и очень исполнительным. Поэтому все годы до войны она числилась заведующей библиотекой