лежали кости и череп, – тут при помощи студента-специалиста можно было получить наглядное знакомство с строением человеческого тела. В одной из комнат этой квартиры шли опыты по химии»
422. И продолжала далее: «Хотя занятия по естествоведению, на которых мне приходилось присутствовать, в большинстве случаев излагались довольно удобопонятно, но я с каждым разом чувствовала все меньшее к ним влечение»
423. Боясь признаться в этом своей ближайшей подруге Вере Корецкой, Е. Н. Водовозова обратилась со своей проблемой к ее сестре Татьяне Корецкой. Далее она в художественной форме передала этот непростой разговор: «– Да уж тебе-то совершенно не приходится так скептически относиться к этим занятиям, – пересказывает Е. Н. Водовозова слова Татьяны Корецкой. – Я – другое дело: вот уже несколько месяцев я бьюсь над этими предметами, а у меня в голове все какие-то обрывки…» Оказалось, что Т. Корецкая так же мало удовлетворена своими занятиями, как и сама Е. Н. Водовозова. Но когда Е. Н. Водовозова осторожно предположила, что можно было бы их оставить ради любимого дела (в случае Т. Корецкой ради музыки и декламации), то получила в ответ следующую пламенную речь: «…если все, решительно все умные и образованные люди находят, что естественные науки необходимы, и мы с тобой должны покончить со всеми своими благоглупостями!.. Мне куда тяжелее тебя достигаются эти занятия! Я до сих пор содрогаюсь от ужаса, до сих пор не могу приучить себя смотреть, как режут лягушек, не могу без омерзения дотронуться до человеческих костей!.. Всеми силами стараюсь вытравить из себя эту пошлость – и не могу»
424. «Такого разговора было для меня достаточно, – пишет Е. Н. Водовозова, – чтобы больше уже ни к кому не обращаться со своими сомнениями. Я не только продолжала бегать на всевозможные занятия по естествоведению, но и добывала книги, чтобы прочитывать то, что только что было изложено устно. Несмотря на это, я все более сознавала, что у меня ничего не выйдет из приобретаемых сведений, но мысль, что, бросив эти занятия, я не только не удовлетворю главным требованиям людей, меня окружающих, но даже сама себя буду считать пропащим человеком, заставляла меня еще с большим рвением заниматься тем, чем и все остальные»
425.
Можно предположить, что мнение Е. Н. Водовозовой не было единственным. Однако ее взгляд – это взгляд «студентки поневоле», взгляд девушки, не решавшейся пойти против общественного настроения. Сохранились, однако, свидетельства гораздо более серьезного отношения женщин к распространению и преподаванию естествознания в указанный период времени. В 1860 году журнал «Русский педагогический вестник» в двух номерах подряд опубликовал две обширные и очень серьезные статьи Анастасии Ивановны Дювуар (?–1884)426, озаглавленные: «Несколько слов о значении естественных наук и преподавании оных»427. А. И. Дювуар, в отличие от Е. Н. Водовозовой, считала распространение естествознания в России совершенно недостаточным. Хотя она
