Париж консервативен, за год я в этом убедился. На Италию у меня надежд больше, и этой точки зрения придерживаются многие. Эта выставка будет совсем другого качества, чем устраиваемые Шемякиным и Глезером (они не подпущены к её организации).
Я уже написал вам два письма на ту же тему, что и это, и до сих пор не знаю, получили ли вы их или нет. У меня прервалась всякая связь с вами, Аликом [Сидоровым], и я не знаю, что думать. Последнее письмо, случайно ко мне прорвавшееся, было письмо Лени С. [Сокова]. Больше писем из Москвы я не получал уже в течение нескольких месяцев. Или вы не пишете, или они не доходят.
Жака [Мелконяна] не видел с самой весны и потерял с ним всякую связь. Думаю, что наша идея уже умерла, или сама по себе или с чьей-то помощью. Даже здесь, среди «коллег», немало таких, которые готовы были б перегрызть ей горло в самом зародыше, не говоря уж об остальных трудных обстоятельствах. Что-то сделать можно только при условии, что никто об этом не знает. Иначе всё превращается в облако пыли.
Шелковский – Сидоровым 07.09.77
Дорогие Алик, Лида!
<…> Жака [Мелконяна] не видел где-то с марта или апреля. Он исчез, и от него ни слуха ни духа. Говоря только между нами, вся его помощь мне была равна нулю, если не считать, что он мне привёз одну маленькую скульптурку и перевёз мои вещи от Христиана к себе. Больше того, полагаясь на него, я был более сдержан в некоторые моменты, о чём, наверное, придётся пожалеть. Мне кажется, что он или совсем не в состоянии мне чем-то помочь, или занял какую-то странную выжидательную позицию. Пока что все встречи между нами напоминают встречи толстого и тонкого, где я последний. Он ведёт меня в ресторан и заказывает обед с дорогим вином и устрицами, а я мысленно прикидываю, какие бы инструменты или материалы можно было бы купить на эти деньги (а я с удовольствием поужинал