Его <Тынянова> жена пришла ко мне в редакцию в растерянности и сказала, что никак не может добиться в ГПУ всех необходимых документов, требуемых для выезда. Я сообщила об этом А. И. Стецкому (тогда завед. отделом агитации и пропаганды Ленинградского обкома. Он трагически погиб в годы культа личности); он поручил мне сходить к нач. <ленинградского> ГПУ Егорову и добиться быстрого разрешения вопроса. И действительно, для Егорова это поручение оказалось «директивным» и разрешение Ю. Н. было выдано незамедлительно.
Помните, какая яростная борьба развернулась вокруг «Звезды» в конце 1928 – нач. 1929 гг. Были обсуждения, выступления в печати и др. М. Чумандрин464 (и не только от себя лично) подал заявление в обком партии. Он обвинял меня во всех смертных грехах и в том, что пролетарские и крестьянские писатели умирают с голоду, а попутчиков «Звезда» отправляет за границу. У меня был долгий и интересный разговор с С. М. Кировым о литературе и творчестве отдельных ленинградских писателей. В ходе беседы Сергей Миронович спросил: «А что это за обвинение, кого Вы отправили за границу?» Я рассказала ему о болезни Ю. Н. Тынянова и каким образом редакция «Звезды» вмешалась в то, чтобы обеспечить ему выезд. С. М. Киров переспросил: «Так это Вы помогли выехать Тынянову? Правильно сделали».
Ю. Н. болезненно переживал необоснованные выпады. Однажды Горбачев465 грубо сказал, что его «уход» в исторические романы – «бегство от действительности». Когда он ушел, Юрий Николаевич был бледен и взволнован (я до этого его никогда таким не видела)466.
Еще весной 1928 г. диагноз был неясен; жалуясь на боли в ноге, Тынянов замечал в одном из писем к Шкловскому: «Вероятно, что-то с костью или общее»467. Затем диагноз был поставлен, но врачи в Берлине, как сообщал Тынянов тому же адресату 12 ноября 1928 г., считали, «что пока еще нет той страшноватой болезни, которую находили у меня дома. Пока»468 (по-видимому, подразумевался рассеянный склероз). Однако благоприятные, в общем, мнения немецких медиков оправдались лишь в том отношении, что, как вспоминал Шкловский, «болезнь была как будто медленная – то глаз поворачивался не так, как надо, и видение начинало двоиться, то изменялась походка, потом проходило»469. Ноги были поражены раньше всего, зрение оказалось затронуто в 1930 или начале 1931 г. Тынянов писал Шкловскому, что «начал сдавать, скорее не сам, а глаз, правый, который не желает, чтобы я занимался литературой (о науке и говорить нечего)»470.
Слухи о болезни в скандализованном (явно в связи с реакцией критики на «Восковую персону»471) выражении неожиданно выплеснулись на встрече Сталина с писателями у Горького 26 октября 1932 г. Л. Н. Сейфуллина, возражая против введения рапповцев в известный «оргкомитет советских писателей», говорила: «<…> Учтите, что мы наконец вздохнули и снова получили возможность писать. Ведь у нас некоторых писателей до того довели, что они слепнут. Вот, Тынянов, неплохой писатель, хороший писатель – его до того затравили,