Турецкая империя, столь страшная соседним государствам до половины прошлого столетия, вызывала со стороны России все усилия к защите своих границ, необеспеченных тогда от внезапного вторжения подвластных султану татарских орд. Последние войны наши с Портою открыли, однако же, слабость сил ее. Внутренние раздоры, неповиновение пашей султану, беспорядок во всех частях государственного управления сделали невозможным возвращение Порты к прежнему могуществу и блеску. С присоединением же Крыма и падением Царства Польского интересы России требовали поддержания дружественных отношений с турецким правительством и сохранения целости Турецкой империи, с тою целью, чтобы иметь соседа слабого, успокоивающего нас от всяких со стороны его притязаний или предприятий.
Со своей стороны константинопольский двор, видя свою слабость, не только не искал возврата потерянного, но ожидал от России ограждения своих областей от замыслов Франции, и в самом начале настоящего столетия Турция беспрекословно следовала внушениям петербургского кабинета.
Такое влияние России на политическое поведение Порты, по мнению нашего правительства, было для нас гораздо выгоднее, чем занятие столицы Оттоманов, но оно не нравилось первому консулу Франции. Наполеон, не будучи в силах склонить нас на раздел Турции, стал убеждать Порту в неискренности поведения России и в дурных замыслах ее против Турции. Вот причина, почему петербургский кабинет, в опровержение интриг, стараясь не подавать повода к тому, чтобы Наполеон мог свои внушения дивану подтвердить фактами, счел необходимым объясниться с Портою относительно присоединения к России сначала Мингрелии, а потом Имеретин[117].
Император Александр поручил нашему посланнику в Константинополе Италинскому внушить Порте, чтобы она смотрела на занятие нашими войсками Мингрелии, а впоследствии и Имеретин как на «событие для нее равнодушное», потому что мнимое ее покровительство этим областям было бесполезно и ничтожно. Князь Цицианов также просил Италийского подготовить Порту к тому, чтобы в принятии под свое покровительство этих двух владений она не видела со стороны России ни насилия, ни нарушения мирных отношений[118].
В Константинополе вопрос о присоединении Мингрелии прошел совершенно незамеченным, и рейс-эфенди в разговоре с Италинским не высказал по этому предмету ни опасений, ни неудовольствий. Наше правительство предвидело такой исход, и император Александр еще в мае месяце писал князю Цицианову, чтобы он не останавливался в ведении дальнейших переговоров. «Не нужно вам, – писал он[119], – для занятия войсками моими Мингрелии ожидать извещения от посланника Италийского. Порта Оттоманская, имея токмо мнимую