При свете ракет Андрей увидел широко раскрытые глаза напарника. Тот был мертв. Ермаков полз, волоча в левой руке разбитую винтовку. Немного передохнул в глубокой воронке, а затем, пригнувшись, добежал до траншеи и перекатился через бруствер.
Трясущимися руками вертел и никак не мог свернуть самокрутку. Ему помогли, прикурили и молча ждали, пока он жадно затягивается махорочным дымом.
– Убили Ларьку? – спросил Никита Вереютин, пожилой мужик, земляк погибшего помощника.
– Убили.
– Жалко парня. Отец, брат сгинули, а теперь вот на Лариона похоронка придет.
– Дети в семье еще есть? – поинтересовался кто-то.
– Парнишка лет шестнадцати и мелкота, двое или трое. Парня не сегодня завтра тоже призовут, а матери одной мучиться. Вот ведь горе…
Вереютин был добродушный, семейный мужик, любил поговорить. Его перебил Антон Глухов, командир отделения, в котором числился Ермаков. С Антоном они были друзьями. Впрочем, какие там командиры и подчиненные, если отделения числятся только на бумаге, а во взводе осталось человек двенадцать.
– Ты сам как? Не задело?
– Я – ничего, – вдавливая окурок во влажную глину, улыбнулся Андрей. – Правда, пуля рикошетом в бедро угодила, распухло в этом месте и болит, сволочь.
– Героев всегда в задницу бьют, – провозгласил мелкий шустрый красноармеец Максим Быков.
По имени-фамилии его называли редко, а прозвище Брыня получил из-за присказки, которую часто подпевал крикливым тонким голосом: «Эх, брыня-брыня, балалайка…»
Возле кучки бойцов остановился старшина Якобчук и приказал Ермакову:
– Шагай к ротному. Знаешь ведь порядок, ему отчет в батальоны готовить.
Немцы запустили очередь из крупнокалиберного пулемета. Гулкую, словно молотили в пустое ведро. Те, кто сидели повыше, мгновенно нырнули на дно траншеи. Такой пулемет – штука серьезная. Пробьет и бруствер, и башку вместе с каской, если не успеешь спрятаться. Старшина Якобчук, присевший быстрее других, выждал минуту и, поднимаясь, поторопил Ермакова:
– Иди-иди, хватит прохлаждаться.
Андрей не любил старшину. За высокомерие, привычку покрикивать на бойцов, за объемистое брюхо, перепоясанное кожаным командирским ремнем. В другое время огрызнулся бы. Но события бесконечно долгого тяжелого дня, смерть напарника, боль в опухшей мышце бедра настолько утомили его, что Андрей молча поднялся и захромал к ротной землянке.
Винтовку, перебитую в ложе пополам, нес под мышкой. Как эти обломки на плечо повесишь?
– Сколько сегодня? – спросил Вереютин.
– Двоих. Наблюдателя и телефониста.
– Молодец, паря. На медаль уже заработал.
– Куда уж молодец, – буркнул кто-то из ближней ячейки. – Он медаль зарабатывает,