– Рок? Мой рок? Ужели час настал?.. Но я стара. – Душа княгини захолодела от неясной тоски и страха. Рука сама собой потянулась к рубищу – сенные девки одевались краше…
– Давно бы так, – вымолвил старец. – Притомила ты меня, матушка…
– Каков же мой рок? – несмело спросила княгиня. – Ты пришел, чтобы исполнить… Ты знаешь судьбу мою? В чем же суть рока моего?
– Ну уж не мужа тешить, – хмыкнул Гой и, помедлив, добавил: – А княжий род продлить… Иль не жена ты князю?
– Что изрек ты, старче?! – вскричала и взмолилась княгиня. – Не ослышалась я?! Мне княжий род продлить?!
– Тебе, тетеря глухая, – проворчал птичий данник. – Не ты ли жаждала зачать наследника? Не ты ли взывала о сем ко всем богам и всем кумирам жертвы возносила?.. Теперь же эвон что слышу – минули веки Рода! Без веры богов тревожила, без сердца требы возносила…
– Без веры! – искренне призналась княгиня, стараясь схватить руку старца. – Потому и отринула! Сколько же можно просить богов о чаде?
– Вот и дождалась, – сказал Гой. – Жребий пал на тебя.
– Да поздно! Поздно! – закричала она. – Я стара! И чрево мое – пусто! Неплодородно!
– Исполнись веры, – строго вымолвил старец. – Чем старше мед, тем и хмельней, сие давно известно. И всяк ручей иссохший весной водой наполнится и загремит… Возьми свой посох и ступай за мной.
Боязливой рукой она коснулась посоха.
– Неужто вещий сон – знак продления рода? И посох мне явился…
– Не ведаю и ведать не желаю, – проворчал Гой, доставая из котомки железный пояс. – Я всего лишь Гой и птичий данник. Мне Вещий князь не открывал суть вещих откровений… Своих забот полно! Эвон вся русская земля хлябью стала, птицы небесные вязнут. Мое дело – увязших на крыло поднять… Подойди-ка ко мне, гусыня старая!
Княгиня, ликуя и страшась, ступила к старцу, и тот ловкой рукой опоясал чресла княгини железным поясом и не велел снимать.
Сей запрет означал, что отныне чрево княгини Ольги принадлежит только богу Роду, коего теперь в Руси называли – дедушка Даждьбог.
И священную реку Света, Великую реку Ра теперь именовали – Волга, что значило лишь бегущую воду, то бишь ничего не значило…
Хоть видом стар был птичий данник, но скор на ногу и проворен. Вел он княгиню через Киев неведомым путем – через окно, собачьими ходами, сквозь клуни и хлевы: хотел миновать чужого глаза. Не заметила она, как оказалась в чистом поле, за городской стеной, на берегу Днепра. Здесь Гой по-птичьи свистнул, потом соловьем залился и наконец заскрипел дергачом. Из ракитника прибрежного кони явились, убранство чудное: седла пуховые, потники из павьих хвостов сотканы, а заместо грив – крылья птичьи.
– Чудные кони! – только и молвила княгиня.
Старец подсадил в седло и за бока не преминул ущипнуть.
– Какие есть! Других не припасли.
И