– Юрик, а ты умеешь играть? – обронил африканец.
– С красным дипломом закончил Гнесинку. Давал сольный концерт в Ла Скала. Мне рукоплескал сам Папа Римский. Мать Тереза рыдала навзрыд. Билл Гейтс бился в экстазе головой о стенку.
– Какая прелесть! Будешь мне нон-стоп наяривать «Собачий вальс».
– У тебя же есть диск?
– А вдруг я его поцарапаю? Или раздроблю, бляха-муха, копытом?
16.
Дома Горбунок попросил для него смузицировать на скрипочке Страдивари. Я с блеском исполнил «Собачий вальс». Не перепутал ни одной ноты. Новая струна, конечно, была явно не от гениального маэстро. Китайский новодел, шняга.
Зебра загрустила:
– То ли дело Паша Брюхатый! Рваная, синкопированная музыка. А у тебя, Юрик, зализанная, школярская. Извини, браток, ты – бездарен…
Я в гневе отбросил жалкую поделку Страдивари.
На ночь Горбунок попросил поставить ему диск Павла Эммануиловича.
Мы улеглись на покой. Визгливые стоны скрипки не давали мне нырнуть в объятья Морфея. Резали будто стеклом по стеклу.
Раздался требовательный стук в дверь. Казалось, визитеры хотят ее выломать.
Глянули в «глазок». На пороге с баклажками пива стоял выпивоха Ерофей Мафусаилов и тройка его корешей.
– Юрка, Козлик, скорей открывай! – орал корифей русской словесности на всю лестничную площадку. – Имею желание говорить с тобой о бесконечности, о вечном.
Этого только не хватало… А тут еще синкопированная, рваная музыка Паши Брюхатого резала без ножа.
Я смешался.
– Открывай, Юрок, – пробормотал Иван. – Все-таки, одноклассник.
Отперли… Банда ввалила с гомоном, похабными шутками, с разудалым смехом.
– Ты что, спишь как сурок? – изумился Ерофей.
– А что же я еще должен делать?
– Жизнь, старичок, коротка. На кладбище отоспишься.
Компания Ерофея на этот раз оказалась однородной. Сразу три близнеца. В грязных китайских разлетайках, почему-то в высоких барашковых шапках.
Ерофей отрекомендовал их:
– Ян… Родригерс… Борис.
– Очень приятно, – склонил я многострадальную голову. – Изволите, закусить?
– Не волнуйся, Юрбас, – выступил вперед Ян. На щеке его величественно торчал лиловый фурункул. – У нас все с собой.
Родригерс поставил на пол увесистую полосатую сумку:
– Целых пять кило китового мяса!
– Китового? – ошалело заржала зебра, страстная противница мясоедения.
– Китового, – кивнул Ерофей. – Стоит оно дешевле перловки. А наварец дает такой, хоть святых выноси.
– У вас, надеюсь, имеется ведровая емкость? – сощурился Борис. – Под хорошую выпивку мы едим много.
– Подобной емкости нет. Есть простое ведро. Для мойки пола.
– Сойдет! Не из пластмассы?
Через