(…) Гречкин выступил против попытки сноса памятника Н.М. Карамзину, решения Куйбышевского крайисполкома о передаче всех ценностей художественного музея в Куйбышев (ныне Самара). Привлёк к сотрудничеству с музеем известных учёных. Музей стал одним из лучших в Поволжье. «Музей в Ульяновске – это самостоятельное исследовательское учреждение. Это своя краевая Академия Наук», – писал академик Марр.
(…) 9 декабря 1937 Гречкин по ложному обвинению был арестован и приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1956.
М.М. Савич.
Ульяновская-Симбирская энциклопедия, том I, 2000 г.
– Выпустили папу неожиданно, причём, вот так, как его, должны были выпустить троих: его, бухгалтера техникума, где они вместе работали и третьего человека, которого папа не знал, но которого знал вот этот бухгалтер Голимский. Его искали по всем камерам часа два (а он, видно, заснул), его не нашли. И он отсидел десять лет.
И вот как в нашем маленьком городке разносились вести: папу выпустили из тюрьмы между десятью и одиннадцатью утра. В 12 часов учительница в школе мне шёпотом сказала: «Иди домой, папа вернулся».
Арест и тюрьма были для папы актом какой-то великой несправедливости. Причём, он не мог его понять. Вначале.
Его кто-то спросил про его партнёра по шахматам – такой Мурзин был, они работали вместе в дорожно-механическом техникуме. Потом Мурзина посадили. И когда кто-то сказал: «Он жил на Дальнем Востоке и поэтому был японским шпионом», папа говорил: «Он не может быть шпионом, он обыватель. Он даже в шахматах обыватель».
Помню, папины слова: «Нас с Голимским выпустили, но его-то знакомого на 10 лет упекли. За что?» И в этом отношении он был достаточно наивен.
Причём, если перед войной эти непонятные аресты вызывали разговоры и всяческие сомнения, то с началом войны всё изменилось. Потому что стало не до этого. Жизнь круто повернулась в такую сторону, что надо было думать о куске хлеба (а папа об этом не умел думать). Глава семьи была мама. Лопату он держать тоже не умел, я выучилась, он – нет.
А вот что он умел делать, это создавать настроение. То самое горьковское «человек выше сытости» – вот это у нас было и создавалось отцом. Он заставлял маму, совершенно замученную бытом, как-то встряхнуться: «А ты вспомни… Наташка сейчас читает пьесы Чехова. Ты же так их любишь. Ты ей расскажи, как ты в Художественном театре это видела…» Он её всё время вот так подталкивал…
Я заканчивала 1-ю начальную школу, она помещалась в двухэтажном здании, на месте которого потом был кинотеатр «Рассвет». И что было интересно: когда в классе у десятерых родители сидели, никто не посмел сказать: «Вы – дети врагов народа». Наверное, это зависело от нашей учительницы.
Помню однажды (у нас была такая Кларка Бугрова, у неё отца посадили, он лётчик был) и кто-то сказал: «У Кларки отец сидит…» Анна Семёновна, наша учительница, подошла к этому мальчишке, взяла его за ухо, вывела из класса и сказала: