– Лансере, нам твоей компании очень не хватало – искренно сказала Аделия, и потянула его за руку в сторону софы.
Не смея, а точнее не желая возразить, он скромно устроился скрестив руки на груди. Ему не хватало уверенности, и он это знал. Тогда решил в корне измениться, нет, совсем не для того чтобы произвести впечатление, или заинтересовать своей персоной, просто, найдя в себе силы, создал иллюзорный, непринуждённый вид. Одну руку, он положил на колено, вторую, протянул чтобы достать крохотную миниатюру, изображавшую Аделию, совсем ещё ребёнком, рядом с улыбающимся Икером, чья улыбка не смогла стереть горечи печальных серых глаз, а лишь наоборот нагнетала несоответствие, улыбки и слёз… Так и он сейчас, прервал свою попытку измениться, и оставшись прежним, удручённо опустил глаза.
– Мне безумно неудобно и горько, возможно я поступаю бесчеловечно и жестоко, отбирая у Вас дочь, на столь длительный срок, но голос совести, не пророчит поступить мне иначе. Ваши чувства, вполне понятны мне, и нет желания у меня встать на Ваше место Ариана, позвольте понять меня правильно – взволнованно говорил Лансере, так и не осмелившийся поднять глаза на собеседницу – уважая Ваши чувства, мне велит судьба поступить иначе вашему желанию.
– Не стоит таких переживаний – ответила Ариана, немного помедлив с ответом – мои интересы, в данной ситуации не существенны. Желание человека, который находиться напротив Вас, для меня наиглавнейшее, и поэтому, я не имею никакого права запретить ей или опровергнуть.
Аделия заметила, что Лансере, подавлен, убит раскаянием, его угнетали слова сорвавшиеся с губ.
– Дорогие мои и любимые люди, мне страшно глядеть на вас, мне неприятно и жутко слушать ваши разговоры. О чём ваши мысли и надежды? Какие иллюзии смущают вас? Что вас гложет? Этого я никак понять не могу! Явное чувство того, что все по мне поют молебен, хотя я ещё жива и здорова! Так нельзя! Прости меня конечно, такую глупую и не смышлёную! Простите!
– Когда ты искренне повзрослеешь, тогда и поймёшь нас – немного смутившись произнесла Ариана, ей был безоговорочно неприятен эмоциональный порыв дочери, но умевшая держать себя в руках, скрывать запертыми свои эмоции, она спокойно, даже как – то неуютно холодно продолжила дальше – ты умеешь ценить, сострадать и любить, ты умеешь, распахнуть свою душу, и без остатка отдать её, ты наделена смелыми идеями и надеждами, но не забывай одного, твоя плоть, твоё сердце, твой внутренний мир ещё юн и непорочен, чтобы понять, что такое сопереживать человеку, являющемуся частью тебя самой, являющемуся твоей кровью и болью.
Свечи догорали, их свет понурый и тусклый, не спешил суетиться, поддаваясь удручённым мыслям собеседников, он медленно умирая, таял, как и угнетались обострившиеся эмоции тоскливых слушателей. Аделия поняв свой опрометчивый порыв нескромным и грубым, больше не хотела