И, наконец, таинственным казалось то обстоятельство, что я, по-видимому, первым открыл эти фильмы в виде пары.
Примерно в то же время Филя возобновил со мной переписку. Он прислал мне в Гамбург копию своего первого фильма. В письмах он рассказывал, как создавалась картина.
Филипп отучился на кинооператора. Исполнилась его мечта, – он стал работать по специальности. Но вскоре он обнаружил, что актеров совершенно невозможно загнать в кадр так, как ему бы этого хотелось. Просто здесь действовал какой-то странный закон, не доступный Филиному пониманию.
Он считался хорошим оператором, некоторые из режиссеров, которым довелось с ним работать, находили его даже гениальным. Он советовался с ними относительно этой проблемы. В обсуждениях родилась идея фильма, в котором камера живет самостоятельной жизнью, индифферентная всему, кроме инфантильного, очарованного процессом съемки дилетанта, которым заменил себя кинооператор. Зрители убеждаются в том, что иногда персонажи, т. е. актеры, случайно (в прямом смысле слова), попадают в кадр. «Вокруг столько интересного и прекрасного… – пишет Филя – …и все это остается на пленке».
Соавторы сценария посоветовали моему другу взять сюжетом историю Гамлета. Филя с восторгом согласился.
В итоге получилась очень необычная картина. О датском принце, который спокойно правит благополучной страной, затворившись в своем дворце в Эльсиноре. Жизнь короля и его двора размерена и, на первый взгляд, безмятежна. Король флегматичен и, конечно, склонен к философствованию. Странные фразы слетают порой с его губ. «Кажется, мир ослеп…» или «Все зеркала разбиты в Эльсиноре…»
В фильме нарочито много пустых кадров, как будто засвечена пленка, короткие, на первый взгляд, монологи Гамлета, переходят в неразборчивое бормотание, как будто мысль не ясна, и скрип половиц, шум дождя, и какой-то стук за окном заглушают добрую половину фраз.
В какой-то момент, когда из динамиков на зрителей в кинотеатре начинает давить неприятное шипение, можно услышать, как Гамлет говорит: «Почему так тихо? Где лязг засовов, шорох портьер?..»
На мой взгляд, весьма удачна мысль поместить Гамлета и его окружение в иную обстановку, без всего этого дурацкого нагромождения готических событий. Гамлетовский характер – культовый, даже архетипичный. Всем интересно убедиться в том, что его крамольное начало найдет выход наружу в любой ситуации. Гамлетизмом к концу фильма заражены все вокруг. Несчастный Полоний спасается от тоски тем, что потешает двор сценками театра теней. Одна из его фраз: «Не подходите близко к экрану. Он нашпигован острым железом.» Офелия, всегда окруженная сонмом своих любовников, постоянно жалуется на отсутствие любви… Лаэрт мучается от ощущения внутренней пустоты. Он, то и дело, рассказывает какие-то анекдоты… Не забыт, не потерян стиль великого «елизаветинца».
К концу