– Ну, вот чего тебе, я сплю?
– Ась, – прозвучало ласково и как-то жалко, она нахмурилась
– Ась, – еще ничтожнее, и в третий раз:
– Ась, меня с работы уволили.
– Как? – она вся напряглась и понизила голос.
– А вот так. Сам Вадим Арсенович к себе вызвал и сказал по собственному желанию писать, ну я и написал, что делать было.
– Как он мог? Как он мог? – Ася взвизгнула так, что он даже вздрогнул.
– Ну, ты же знаешь, он человек вспыльчивый, может, я случайно сделал что-то, что ему не по нраву. Он отойдет и возьмет меня обратно.
– Не возьмет, – выдавила Ася, всхлипнула, – ни за что не возьмет, – и зарыдала.
– Ну что ты, солнышко мое, все хорошо, все наладится, не возьмет, так новую работу себе найду.
Он постарался обнять ее, но она опять отодвинулась к стенке, вжимаясь в нее спиной. Рыдая, она прятала лицо в ладонях, потом, затихнув, подняла на него свои заплаканные глаза.
– Саша, я беременна, – сказала она почти шепотом.
– Что? – он опешил.
– Я беременна, – она повторила еще раз.
– Какой срок? – он медленно приходил в себя.
– Шесть недель.
– И ты говоришь мне об этом только сейчас?
– Не была уверена и, и я не могла, у нас такое положение, я должна была убедиться, что… – она опять разрыдалась.
Он обнял ее и забормотал утешительную скороговорку, что все будет хорошо и они справятся.
И они справились, почти справились. Напряжение росло, работы не было два месяца, нервы накручивались на колки все туже и туже. Ася постепенно сходила с ума, и он всей шкурой чувствовал, что что-то не так, что-то идет неправильно, им всегда было сложно, но они всегда справлялись вместе, всегда, но почему-то не сейчас.
И вот он уже держал в руках неопровержимое доказательство. И это было закономерно, он даже почти не удивился, где-то глубоко, на полуинтуитивном уровне он ожидал чего-то подобного. Чего-то, что расставило бы все по своим местам: объяснило тугие жгуты вины и постоянно растущего страха в глазах Аси, неувязки со сроком беременности, это странное увольнение без особой причины, ее тогдашнее полуистерическое «Как он мог?». Оно объяснило и много другое, то, что происходило задолго до памятного вечера: частые ее отлучки, странные недомолвки, растущую дистанцию между ними. А ведь он давно все видел, просто не хотел замечать, не хотел верить. Ему сейчас должно было быть горько и страшно, обидно в конце-то концов. Но не было, ему наоборот вдруг стало легко, все стало предельно просто. И не так уж важно, что он будет делать дальше, вариантов масса, и времени, чтобы принять решение тоже вдоволь, всего вдоволь, Саша улыбнулся, захотелось свежего воздуха.
Саша сидел на лавочке и заново знакомился с радостно рыжей плешивой псиной, с кривенькими упорными туями, старым забором, испещренным надписями, с вальяжными древними домами, с солнцем, он подставил ему лицо и улыбнулся, как встреченному