Мы с Тагиром молчим.
– Ну и что вы загадали?
– Варя, – осторожно отвечаю, – если я произнесу желание вслух, оно не сбудется.
– Можешь и не говорить. Ты загадала про свою дочку.
– Да, дорогая. И еще про одну девочку.
Огромные серые глаза на узком личике разглядывают мою душу:
– Про меня?
Эмин тоскует по маме.
– Поначалу очень убивался. Мы так надеялись, что она сможет приехать с младшим сыном как сопровождающая. Но оказалось, что донором костного мозга он стать не может.
– А просто прилететь маме никак нельзя? – мне впервые за последние недели отчаянно хочется кому-то помочь.
– Сделали визу через агентство, по рекомендации. Уже в Москве, в аэропорту позвонили из их офиса и сказали, чтобы она срочно уходила. А ведь уже ждала у выхода на посадку. Я до сих пор не понимаю, то ли виза оказалась поддельной, то ли еще что. В общем, невыездная теперь. Вернулась в село. И мы плакали от отчаяния. Но Эмин после этой истории словно повзрослел. Успокоился. Про мать почти не говорит. Только завел страничку в интернете, не помню, как называется, когда фотографии выставляют.
– Инстаграм?
– Да, точно. И там написал в этом, ну, где главная фотография?
– В профиле?
– В нем, точно, – Тагир молчит, сглатывает слюну.
– Так что написал-то?
Открывает телефон, находит страничку сына.
Читаю: «В мире много дорог, но самая лучшая дорога – к маме».
– Вам сода для чего? – спрашиваю.
Поднял-таки глаза:
– Эмин просит маминых блинов. Хочу попробовать испечь. Сода вроде нужна.
– Хорошо, – говорю, – будет, – и тороплюсь из кухни в палату – в горле комок с привкусом бикарбоната натрия.
Ночью снились чужие сны. Споткнулась о них на рассвете и погрязла в вопросах с ненужными ответами. Зеленые, словно мох, горы, белые бараны, еле видимый дымок от костра и женщина с морщинками вокруг печальных глаз в длинном темном платье и платке. Смотрела сквозь меня, будто что-то искала.
Вздохнула и ушла. Вместе с дымком пришел запах шашлыков. Запах может сниться? А еще видела цветок в каком-то саду. Райском, наверное.
В общем, встала спозаранку. Иду на кухню, пока на ней никого нет. Два яйца, два стакана молока, стакан муки, две ложки сахара, две ложки растительного масла, щепотка соли. Да, и сода конечно.
Татьяна Маркова
Ранняя Пасха
Обезьянник, куда милицейский патруль доставил Марию, был пуст. В отделении стояла тишина, как в больнице после обеда. Время застыло, предоставив воспоминаниям полную свободу.
Вот она выходит из метро в темноту мартовского промозглого утра. Душа неподвижна, в дреме. Это подействовали две таблетки снотворного. Приняла впервые в жизни – обязательно было нужно хоть ненадолго уснуть