Анфиса ожидала увидеть обычную офисную приемную. Однако за дверью скрывался безлюдный квадратный холл. Прямо посередине журчал заплесневелый фонтан. В зеленоватой воде отражалась знакомая лошадиная морда с рогом во лбу. Изъеденный патиной конь упирался передними копытами в каменный шар, прижав подбородок к широкой груди. Его застывшие глаза не пощадило время, поэтому оставалось только гадать, куда и как, по задумке скульптора, смотрел единорог: то ли с самолюбованием – на свое отражение в воде, то ли с грустью и задумчивостью – на шар под ногами, то ли с яростью – на незримого противника впереди себя. Однако перед конем была только глухая стена с выцветшим панно.
Анфиса никогда прежде не видела таких вестибюлей в Петербурге, хотя за первый год жизни в этом городе успела обойти с фотоаппаратом, кажется, все подворотни и парадные исторического центра. Завороженная, она присела на одну из кованых скамеек, окружающих фонтан, позади единорога. Такое ощущение, будто нынешние хозяева или арендаторы этого офиса рассчитывали на то, что их посетители захотят здесь задержаться: на всех скамейках лежали пестрые подушки.
От фонтана пахло дождем. Обняв подушку, Анфиса уставилась на стену, в которую целился лошадиный рог.
Сквозь трещины и плесень проглядывалась, как призрак, обнаженная женская фигура. Маленькие груди размером с персики, пышный живот, рыхлые бедра: всё, как любили мастера эпохи Возрождения. Выражение лица, как и в случае с конем, – было не разобрать: штукатурка отвалилась, захватив с собой полголовы женщины. Эту дыру обрамляли длинные локоны, встревоженные ветром, за спиной парусом раздувался палантин, на его фоне – обращенный к небу указательный палец: как будто нагая барышня проверяла, куда дует ветер. Одной ногой дива стояла на шаре, другая, кокетливо изогнувшись, зависла в воздухе. В руке она держала что-то наподобие посоха. Приглядевшись, на конце посоха Анфиса еле разглядела голову ребенка.
Но гораздо больше Анфису интересовала надпись на латыни, внизу панно. Она поднялась со скамейки, подошла вплотную к коварной богине и присела на корточки, чтобы разобрать истерзанные временем слова: «Ducunt volentem fata, nolentem trahunt». Во время учебы на историческом факультете она ходила на спецкурс по латинскому языку. Это был нежный возраст, когда афоризмы так и лезут на карандаш. Анфисе тогда казалось, что интеллектуально одаренный человек просто-таки обязан знать мудрые изречения на все случаи жизни. К концу курса блокнот был от корки до корки исписан фразами великих, среди них –