Уинстон Черчилль отнюдь не был антиподом интеллектуала. Он был ненасытным читателем, талантливым историком и проявлял живой интерес к достижениям науки. Но его эрудиция во многом определялась потребностями его чувств и ощущений – тем, что он мог увидеть, потрогать и сделать. Хотя его поэтические пристрастия восходили к Шекспиру, Теннисону и Киплингу, он бы наверняка глубоко воспринял и был бы готов подписаться под высказыванием американского модерниста ХХ века Уильяма Карлоса Уильямса. «Не идеи, но вещи», – писал Уильямс, отрицая тем самым абстрактное, глубокомысленное и невнятное выражение и заменяя его языком, основанным на самой прочной из твердынь: том, что можно слышать, видеть, вкушать, обонять и ощущать.
С самого начала своей карьеры Черчилль тоже был человеком с предметным мышлением, но вместе с тем и человеком идей в предметах. Для него история империи слагалась не как абстрактная диссертация на тему политики и администрирования, а скорее как «История Малакандского полевого корпуса» – рассказ о сражениях на границе того, что тогда понималось под словом «цивилизация».
В течение всей своей парламентской карьеры, занимая высшие государственные посты, Черчилль выступал за демократию. Но для него это было не отвлеченное рассуждение о гражданских правах, а живое повествование об опасностях, поражениях, восстановлении, выживании, победе и в политике, и в двух жестоких войнах. Повествование, в основе которого – свобода, справедливость и права человека.
«Не следует искать идеальных решений наших проблем в мире, который далек от идеального».
Как лидер Черчилль не отделял идеи от предметов и явлений, а принципы – от людей. Не существовало рубежа между теорией и реальностью. В руководстве и управлении правительством теория должна выражаться в результатах и фактах. Без них в ее существовании нет никакого разумного смысла.
Хотите создать новую теорию государственного управления? Найдите новые факты и получите новые результаты. Уинстон Черчилль не умалял значения идей и не отрицал их, но всегда работал непосредственно с их конкретными воплощениями. Твердая почва выглядела бесконечно более привлекательной, чем волнующееся море. В первом случае вполне возможно строить чудесное здание практически любой высоты. Во втором случае для спасения собственной жизни потребуется изрядное