Во-вторых, вещные права традиционно характеризуются своим абсолютным характером, ибо корреспондирующие им обязанности пассивного типа возлагаются не на каких-либо конкретных «должников», а на всех третьих лиц. Это обусловлено тем общепризнанным обстоятельством, что они юридически оформляют именно непосредственное «хозяйственное господство» лица над вещью, не требующее предварительного совершения каких-либо действий со стороны иных (обязанных) лиц (по передаче этой вещи либо ее созданию и т. д.), что характерно для обязательственных отношений. В отечественной литературе абсолютность вещных прав иногда подвергается сомнению со ссылкой на условность самого деления субъективных гражданских прав на абсолютные и относительные. Так, еще некоторыми дореволюционными цивилистами высказывались сомнения в том, что «будто негры в Африке или малайцы в Полинезии были обязаны воздерживаться от нарушения моего вещного права в Петербурге, о котором они никогда не слышали и, вероятно, не услышат и которое уже поэтому никогда не могло бы быть ими и нарушено»[1]. Эти сомнения были развеяны другими цивилистами; в частности, С. И. Аскназий указывал, что вещные права «открывают перед управомоченным лицом лишь возможности многообразных правоотношений с любым другим участником гражданского оборота», в которые он может вступить в процессе использования своей вещи, тогда как «обязательственно-правовое отношение предполагает уже сложившиеся правоотношения и именно с определенным лицом или лицами…»[2] (курсив мой. – Е.С.).
Поскольку абсолютные вещные права действуют в отношении всех третьих лиц и должны соблюдаться ими, последние должны быть ясно осведомлены о содержании и видах указанных прав, количество которых к тому же должно быть «обозримым», а новые приобретатели вещей (например, обремененных ограниченными вещными правами) должны заранее точно знать, что именно они приобретают[3]. Поэтому вещные права могут создаваться только законом, но не соглашением сторон, причем закон должен исчерпывающим образом