Не раз еще эти глаза заставляли меня забывать всё на свете, прощая за то, в чём, если вдуматься, она не виновата. За моё ужасное обличье. В этот раз, я уверен, я тоже её прощу. Именно поэтому я избегаю смотреть ей в глаза – знаю, что, завороженный, не удержусь от неуклюжей нежности и обязательно лизну руку, потрусь об ноги или сделаю еще какую-нибудь милую глупость.
Этот поток собачьего сознания прерывают ввалившиеся в комнату Дина и этот… Как там его? Не помню даже. Я, конечно же, пустое место. Ну, не совсем еще – для Дины, наградившей меня небрежным почесыванием по уху. Я удаляюсь с их территории, окончательно признав поражение. Ухожу на кухню, но и там не могу спастись тишиной: звонкий и лучистый смех Дины – пожалуй, чуть громче и наиграннее, чем у актрис на театральных подмостках – догоняет меня в любом уголке дома, где я – уже не друг, а пленник. Впрочем, этому её бойфренду абсолютно плевать и на меня, и на деланное искусственное веселье своей женщины – он добился своего и остался праздновать шумную и пафосную победу в её спальне. Чудовищно! Все то, от чего мне некуда бежать в этих стенах – чудовищно! Впрочем, я и есть – чудовище, так что все закономерно… С усилием проваливаюсь вглубь своей памяти, чтобы не видеть и не слышать всё то, что так чудовищно в моей чудовищной жизни.
Я теряю тебя, Дина… Последние двадцать лет моей жизни – да, да, целых двадцать лет – я словно уснул и вижу кошмар! Все, что происходит со мной наяву – бред, гипноз, марево. Я знаю, что никогда