Памятник царю-освободителю Александру II в Софии. Фото. До 1918 года. Государственное агентство “Архивы”, София
Без песен и слез, в духоте городской,
Роптать и молиться не смея,
Живу я в гареме, продажной рабой
У жен мусульманского бея.
<…>
Приди же, спаситель! – бери города,
Где слышится крик муэдзина,
И пусть в их дыму я задохнусь тогда
В надежде на Божьего Сына!..
Спаситель в итоге пришел и взял города; стихли, как и хотел поэт, крики муэдзина. Сентимент в жизни кое-что значит, но национальные интересы определяются все же прагматическими соображениями политики. Это понимали, конечно, не только многие болгары, но и, с самого начала, трезвомыслящие романовские царедворцы. “Освобождение христиан из-под ига – химера. Болгары живут зажиточнее и счастливее, чем русские крестьяне; их задушевное желание – чтобы освободители по возможности скорее покинули страну”, – писал о кампании 1877–1878 годов русский генерал Эдуард Тотлебен. В начале следующего века на румынском и салоникском фронтах Первой мировой болгарские солдаты, иногда плечом к плечу с “историческими соперниками” османами, сражались против “исторических союзников”, а у черноморского побережья и в низовьях Дуная болгарские катера успешно ставили минные заграждения против русских кораблей. Это расстраивало, например, главного классика болгарской литературы Ивана Вазова, автора образцового национально-освободительного романа “Под игом”. В 1876 году в стихотворении “Россия”, превращенном потом социалистической пропагандой в мантру русско-болгарской дружбы, Вазов с молодым задором из румынской эмиграции призывал освободителей прийти на землю своей страдающей родины:
По всей Болгарии сейчас
Одно лишь слово есть у нас,
И стон один, и клич: Россия! [9]
Иван Вазов. Фото. Начало XX века. Государственное агентство “Архивы”, София
Ровно через 40 лет, в 1916-м, Вазов сочинил другое произведение, “К русскому солдату”, совершенно противоположного настроения, ставшее итогом философского переосмысления отношения к братьям с севера, на сей раз появившимся на границах Болгарии, “чтобы нас опутать игом новым”. Вазов и хотел бы обнять русского, да это выше его болгарских сил, потому что в солдатском взоре поэт увидел теперь не любовь, а ярость.
Собственно, тут нечему удивляться: кто приходит освобождать – тот и брат, а болгарину дороже всего