Совсем иное – ловчий сокол на руке человеческой, человеком обученный и приручённый, лишённый до ловчей поры света и пищи. Только смерть несёт он, выброшенный в небо…
По всей близкой и дальней округе метался Святослав Всеволодович, разыскивая крылатых разбойников. И выходило, что стая, тот десяток, не иначе как собран кем-то из людей. Но кем? Какой такой тать наехал на Путивль, выглядел стадо лебедей и напустил на него не одного, не двух – десяток разбойников?! Это мучило и не давало покоя князю. Это и привело к тяжкой горячке. И не понять было местным лекарям, с чего занемог Святослав Всеволодович, с чего мечется в жару липком, в беспамятстве? То ли застудился зело в непогодь предзимнюю, то ли, того хуже, пала на сердце и разум князя, на голову его буйную мара безжалостная…
Весь грудень-месяц помирал князь, но поборол хворь, выздоровел. К березозолу поправилась и княгиня. Наладилось бытиё их. Помалу и соколиный разбой забылся. Но глубоко залегла в души памятка о том страшном, особливо в душе Марии Васильковны. Залегла глубоко. До времени ли до срока? Кому знать! Во время тяжкой болезни Васильковны не отходила от её постели жена Святослава Ольговича, перебралась из княжьих новгород-северских палат в Путивль. Ей ли не знать всех хворостей женских – пять дочек родила, всех в здравии выходила и взрастила.
– Спаси тебя Бог, Петриловна!..
Так зовут княгиню в семье, так – среди боярства и дружинников, так – среди горожан и простого люда. Дочь гордого Новгорода Великого, пришлась она по душе Новгороду Северскому. По любви выходила за князя, и он её брал по любви, против воли новгородского епископа Нифонта. Не хотел тот венчать молодых по своей прихоти, нашёл причину тайную, но суть не объяснил. «Не буду венчать!» – и всё тут! Однако самому Святославу Ольговичу в их беседе с глазу на глаз причину вроде бы и поведал, но и князь сыграл молчанку, однако запрета не принял.
Венчали молодых хожалый монах, книгознатец и философ Клим Смолятич с духовником князя Прокопием. Никаких причин воспротивиться обручению не было и у других священнослужителей, и выходило, что только по своей мирской прихоти не пожелал Нифонт венчать молодых. Бог ему судья! Но своенравные новгородцы, призвавшие Святослава Ольговича к себе на княжение, решили однозначно: «Не одобряет их волю владыка. Не хочет видеть званного ими князя, а потому чинит мирские козни, дабы ущемить того». Недоразумение прилюдно обсуждать не стали, сделали вид, что ничего не произошло. «Не хотит венчать епископ – его воля! Не понужаем. Мало ли попов в Новгороде?» И сам князь не шибко огорчился отказом, был весел и прост после разговора с епископом. И только для невесты недоразумение это не прошло без следа. Не юная отроковица, не ангельской кротости дева, не агнец божий, смиренно принимающий обряд святого таинства, несмышлёный и непорочный,