– Допустим, – приуныл Локки. – И как же быть?
– Искать таких же зрячих, им ведь не проще выжить, чем мне. Пока что ходить с палочкой, притворяясь слепым. Иногда и очень осторожно забегать вперёд, убирать с общей дороги преграды. Или оставлять знаки, которые позволят слепым заранее понять: впереди пропасть, надо в обход. Моя жизнь – бесконечное выступление канатоходца. Ни одной ошибки, ниточка тонкая, а внизу – дикая толпа, которой зрелище моего падения желанно.
Локки загрустил. Теперь он и правда понял. Захотелось выть… но не здесь! С утра Йен объезжает свои обожаемые пивоварни. Задержался в этой, ближней к замку. Он очень уважает старика, которого уговорил переехать издали, с берега холодного моря… Он вообще умеет ценить людей. Видит в них лучшее. А сам – не ценим. Он маленький, блеклый и вечно мерзнет. Конечно, за то время, пока Локки-Волк числится его личным рабом, Йен изменился. Подрос, перестал кашлять и даже внешне поменялся. Волосы обрели золотистый тон, а были серые, словно пылью пропитанные. И кожа была серая, а теперь – румянец на щеках проступает. Слабый, но это уже что-то.
– Поешь вот.
– Ты слишком жалостливый, братец оборотень. Я скоро растолстею, – хихикнул Йен и охотно принял хлеб с мясом. Прожевал, запил легким пивом. – Интересно, сколько мне лет? Нет, не интересно. Я отвлекся, а ты еще не понял моего дара.
– Я кое-что начал понимать. А если тебе вообще не помогать никому, просто жить для себя?
– Что, добровольно глаза себе выколоть? – огорчился Йен. – Я уверен: всякий, у кого сильный дар к золоту, подобен мне. Он растет, сознает себя и выбирает, как жить. Чтобы стать канатоходцем, надо неустанно учиться и трудиться. Это утомительно, но интересно… или наоборот, кто то скажет: интересно, но утомительно. Добавит: непосильно и опасно. Он будет по-своему прав. Но если у нас, зрячих, хватает силы всю жизнь работать, то мы делаемся почти всемогущи… постепенно. Конечно, сперва братец-оборотень должен помочь снять железные башмаки и уволочь в лес, подальше от хозяина. А вот когда мы себя жалеем… мы или слепнем, или делаемся дрянью. Мошенниками, грязными посредниками в темных делишках. Мы мстим миру слепых за то, что он изуродовал нас. И продолжаем уродоваться.
– Ты снимешь башмаки, – пообещал Локки. – Мы ведь все подготовили, да?
– Осталось наладить впрок некоторые второстепенные дела, – кивнул Йен. – Я не желаю видеть этот край нищим и убогим, однажды вернувшись. Торговые связи, пригляд за дорогами, общинные амбары – это я устроил. Но послабление ростовщикам в обмен на…
– Не надо подробно.
– Хорошо. Но ты ведь понял, – Йен улыбнулся шире.
Локки не ответил, резко развернулся, еще не видя угрозу, но заранее чуя ее, как умеют