Вот зазвенел разбитый штоф, хрустнули доски дубового, добротного пола, загудели бревна стен… И вдруг стало тихо. То есть Степан орал временами, но недолго и не в полную силу. Стен не атаковал, дверей не выламывал.
Жандармы затаились. Собаки притихли. В домах окрест стали гаснуть огни… Только вблизи сарая горели фонари, шелестели голоса и шаги. На рассвете служивые люди решились заглянуть в слуховое оконце. Увидели в углу плотно сбитую кучу тряпья – арестанты дрожали и вжимались в стену! Все они были – привокзальные нищие и мелкое ворье, таких Степан мог покалечить, даже поубивать, ему бы, вероятно, сошло с рук… Люди знали и старались не привлекать внимания, даже дышать пореже.
Сам Степан лежал навзничь в другом углу, иногда рычал и ругался, но в основном… говорил. После смолкал и – разве такое возможно? – слушал. У купца имелся собеседник. По виду – обычный привокзальный попрошайка, вот только почему-то с ним купец охотно общался, хотя в предшествующие пять дней изукрасил синяками и отправил в больницу с переломами всех, кто пытался вразумить и урезонить или просто не успел убраться с пути Бычьего глаза.
Собеседник Степана оглянулся, едва его окликнули. Попросил передать рассол, свежие полотенца и воду для умывания. Пообещал, что купец скоро сделается разумным существом… В эту сказочку никто не поверил, но запрошенное было немедленно доставлено и протиснуто в слуховое оконце. С тех пор Степан орал все реже и тише. И жители Переборов встречали рассвет с надеждой. Кажется, их не пожгут хотя бы в ближайшее время, их даже не лишат работы: именно склады Щурова, его контора и его пошивные фабрики превратили Переборы из жалкого сельца в процветающую станцию с претензией на звание города.
– Как полагаете, не стоит ли защитить рассол патентом? Магическое средство, – собеседник Степана негромко рассмеялся.
– Рассол есть достояние народа. Нельзя лишать людей средства первой небоб… неходимости. Тьфу, я ж не дурак, могу выговоривавы…
– О, сложные слова несут огорчение. Скажу больше, они не помогают передать главное. Краткость и емкость мата порою делает его незаменимым. Однако же в вас чувствуется воспитание, вы даже во хмелю избегаете сгущать краски.
– Во-во, избегаю, – гордо согласился купец. – Помоги сесть. Голова моя… ой голова, на кой ты такая крепкая? Долбанули меня вот сюда третьего дня, вроде бы верно помню. Не проломили, зато раззадорили. Ну и я и… Н-да. Так говоришь, выход есть. Мошенник ты, но мне приятно слушать. Еще повтори.
– Может, и мошенник. Но выход непременно найдется.
– Имя бы назвал. Я вот преставился… тьфу, так вроде о покойниках говорят. Я назвался.
– Степан,