Очнулся я за автостоянкой гипермаркета «Срусель», на берегу залива. Знатнейший пейзажец, с крапчатыми чайками, разбросанными по небу. Пекло солнце. Пара острейших камней впилась в поясницу. «И даже днём в твоё оконце не светит солнце». Это первая мыслина после многочасового оцепенения. Непонятная и чуждая. Далее выводы: окна нет, солнце тычет своими горящими щупалами. Пошарил в карманах. Ещё вывод: нет у меня тельца говнеца. Но рядом, у кустов, чернел пакет. Из него выглядывали пивные баклаги. Я потянулся к ним, как младенец к мамкиной сиське. И вот тут стало страшно, а потом пришло отчаяние. Будка раскалывается, сушняк жёсткий, солнце печёт, всё тело потное и горячее. Запястья на руках жжёт, хоть плачь. Пиво лежит в полутора метрах от меня, в тенёчке, вожделенное, прохладное! Но прямые касания Дажьбога были не единственной проблемой. Я не мог пошевелить ходульными манипуляторами. Тело от поясницы до ступней словно парализовало. Проклятые камни!
По-настоящему я перепугался, перепугался до самой усрачки, узрев этого лысого бледнокожего ублюдка. Он взобрался на ближайший холм, в тридцатке метров от меня. Усевшись по-жабьи, он затаращился на меня выпученными глазищами. Бледное костлявое тело прикрывала грязная набедренная повязка. В зенки бросались выпирающие рёбра и тощие ручонки с тощими ножонками. Лысый, безбровый чайник походил на волейбольный мяч. Глазюки, крупно-выпуклые и синевато-лиловые, с белой изморозью, будто в глазницы заиндевевшие сливы вставили. От этого непривычного и неестественного для городских условий облика под кожу пробрались ледяные язычки страха. Не будь странного онемения ходулей, я бы дёру дал, истину вам грю.
Я заорал. С таким же успехом я мог орать на существо, находясь в Жукайнске на Сахарине. На меня пялится и перстом не шевельнёт, как сука распоследняя. Поломать пихологически хочет. Я тогда камнем в него швырнул. Камень взял правее, плюхнулся у основания холма и в траву укатился без оглядки. Но сливоглазюковая тварь, видать, застремалась, сиганула с холма и скрылась. Я напряженно вглядывался больными с похмелья зинками, ожидая её возвращения. Ещё каменюгу приготовил. Но нагнавшая на меня страху тварина не показывалась. Я собрался с духом и, старым пердуном кряхтя, насилу поднялся. Ноженьки слушались вяло, словно отпахали 12-часовую смену, без продыху таская мороженное мясо. Но слушались.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу