В тот же вечер я постучалась в квартиру №18. Открыла дверь молодая девушка. Я попросила ее папу уделить мне время. Наверное, он догадался, что это снова пришла я, но принял меня в своем кабинете, ничуть не удивившись. Вот теперь я выложила ему все начистоту. Кто я, где мой жених, кто его отец, почему мне нужно в Германию и как я собираюсь оттуда легально вернуться в Польшу, зачем мне немецкие врачи и почему это должно быть в строжайшем секрете. Он долго и напряженно слушал меня, изредка задавая вопросы. Мужчина знал, на какой риск идет, подсылая меня к фашистам и подставляя себя, затея могла не сработать, выдав с головой меня и его, как соучастника преступления. Но что-то в моем тоне, либо в моем рассказе его зацепило. И он отправил меня домой, дав слово подумать. Я написала ему адрес своих родителей. «Через несколько дней дайте знать, согласны вы или нет», – сказала я ему, уходя. Я бы поняла, если бы он отказался.
Вещей у меня было немного, несколько платьев, белье, обувь самая разная, косметика. Моим самым ценным грузом были деньги. Кое-что я откладывала все это время еще со времен, когда подрабатывала санитаркой, стипендия. Но это был мизер по сравнению с тем, что отдали мне родные Доминика. Перед отъездом я заехала к ним попрощаться. О своих планах сказала немного, мол, делаю документы и уезжаю. Так надо. Буду искать вашего отца, хотя шанс найти его вообще живым или мертвым был один на миллион. Мама начала рыдать, она не оправилась еще после новостей о сыне, плюс ко всему и от Лукаша, младшего брата, уже что-то было нужно нацистам. И тут я уезжаю. Женщина дала мне часть своих сбережений, не принимая никаких возражений: «Я остаюсь одна, мне не нужно столько денег, а тебе, девочка моя, они еще понадобятся». Видя ее слезы, мне было очень плохо, Доминик бы не одобрил, того, что я собиралась делать, но я не могла поступить иначе. Теперь у матери оставался лишь меньший сын, на которого была вся надежда. Но и его могли в любой момент забрать на фронт.
Домашние были в шоке, когда я приехала, ведь я никого не предупредила заранее. Мама очень обрадовалась, хотя и почуяла что-то неладное. Родителей я поставила перед фактом, что еду заграницу. Куда, как и когда, я не осмелилась пока вываливать, а с отцом поговорить пришлось. Мне нужно было, чтобы он организовал мне встречу с одним чиновником с верхушки руководства. Их пока не особо трогали фашисты, и на местах местных шишек все еще сидели поляки, они, как я слышала, подписали какие-то бумаги, что согласны с политикой рейха или что-то в этом духе. Папа был семейным врачом одного чиновника и даже бывал у него на званом ужине, этот шишка был обязан отцу за спасение своего сына. Поэтому я очень надеялась на этого человека, какими бы дерзкими не были мои планы. Отец был упрям, как я, и напрочь отказался мне помогать, пока я не сознаюсь, что у меня на уме. Я поняла, что с отцом юлить не получится и выложила ему почти все, за исключением маленьких деталей. Мне действительно нужен был этот чиновник для того, чтобы помочь выехать