Секунду отчаяние как снежный ком свалился, придавил, приплюснул. И то, о чем давно и втайне мечтала, особенно сейчас, после такой материальной поддержки моего мужа, медленно накренилось от спокойных слов этого заносчивого кутюрье и вот-вот сейчас, и прямо на моих глазах, завалится и рухнет, как небоскреб в Нью-Йорке.
А как же то, что я сама могу, хочу этим заняться? А как же моя мечта? Я и мои модели белья, женского платья, в которые я мечтала одевать их, милых, красивых и некрасивых дома, и может быть, даже тут? Как с этим быть?
Неужели все то, к чему шла, огрызаясь, страдая, в желании выжить, самой на ноги встать, что все это в одночасье стало таким ненужным?
Я, кто пятнадцать лет потратила на то, чтобы уйти от нищеты! И что? Эй, кутюрье? Ты опять меня тянешь назад?
Нет! Этому не бывать!
И потом, у меня же прекрасно получалось самой, я, можно сказать, в совершенстве овладела мастерством раскроя и пошива на фабрике. А иначе бы, зачем же тогда я туда шла? Ведь это была моя мечта – самой стать дизайнером женской одежды, а еще лучше и кутюрье.
Нет! Я не для того сюда ехала, чтобы смотреть варьете и на кровати с любимым мной мужчиной кувыркаться.
Мне надо дело делать! Открывать свое дело!
А теперь, когда я от своего мужа такую получила во всем подпитку то, как же я могу отступить от задуманного? Что мне делать потом со своей мечтой?
Наверное, я так выглядела тогда, что меня не заметить не смогла Халида.
– Мадам-Руссо, – переводит Мари, – она спрашивает, Вам нехорошо?
– Кто? Кто спросил, она, которая отошла? А это кто? Кто? Как зовут, Халида? И она, ты говоришь, его девушка и как, как? Да не прима нет, тогда лучше скажи, что она мое спасение и путеводная звезда. От чего, да от этого всего! -быстро говорю Мари.
– Так Мари, ну что ты замерла, стоишь как тот манекен, за мной, следом давай, скорей! Ну что же ты копаешься, Мари? Лучше скажи, куда Халида пошла? Туда?
Я сразу толкнула дверь и зашла, а там полураздетая Халида, и на ней портная с помощницей примеряют какой-то наряд, только наметанный, сшитый, можно сказать на живую нитку, как и мои дела.
– Мари переводи! – И дальше я, вся выворачиваясь из себя, вся расплылась в лести, чтоб сдохнуть мне на месте! И говорю, словно заведенная, к тому же я, развязано так и по-наглому, оттолкнула портного и, уже приседая, тяну выше, задирая на ней край платья.
– Нет! Такие ноги нельзя скрывать! – Мари быстрей, поспевай, переводи скорей! – Это же ноги Лолабриджиды, Софии Лорен – и уже видя, что она, не понимая, наверняка о них даже не знает, я, в отчаянии добавляю.
– Это же ноги эроса, самые сексуальные в Париже ножки!
– Она говорит, что впервые такое слышит от женщины. И говорит, это правда что Мадам-Руссо так считает?
– Ну да! Скажи ей еще, что она бы смогла и в Москве с такими красивыми, длинными ножками как у газели.– Что? Ну, скажи тогда, как у горной козы, что ты застряла, сообрази,