– Не может быть, – заорал Фибка.
– Что ты так резвишься? Она не шутит! Самое отвратительное, что, по ее мнению, это я ору как сумасшедшая, сливаясь с тобой…
– Класс! – он плюхнулся на рабочий стол, бесцеремонно отодвинув в сторону мои вещи и прикусив нижнюю губу, пытался сделать вид, что усиленно над чем-то задумался.
Я рассердилась. Всякой шутке есть предел. Моему драгоценному другу детства наплевать на все. А мне нет.
– Только не говори, что никогда не представляла себе такую картинку, – рявкнул, встрепенувшись, Фибка.
– Еще чего! Меня тошнит от одной только мысли о поцелуе с приятелем по песочнице. Совсем с ума сошел! – перешла я на крик и спихнула его со стола. – Уноси ноги, пока не треснула тебя линейкой по лбу. – В этот момент я не шутила и не понадобилось повторять дважды. Он прекрасно знает, что дразнить меня в некоторых случаях, а сейчас был именно такой, небезопасно.
К обеду он пришел мириться, хлопнулся на колени между столами и протянул шоколадку. Кукин прошипел: «Шут гороховый», забился в угол широкого подоконника и усиленно старался делать вид, что читает.
– Мир? – Он тут же развернул шоколадку и откусил половину. – Ты все равно шоколад не ешь.
С ним бесполезно спорить, его не переделать. Какое счастье, что у меня нет братца, похожего на это сексуально озабоченное чудовище, на этого прилипалу и мастера клянчить ключи от пустующих комнат. Я отдала ему ключ, процедив традиционное «в последний раз».
– Сдай мне жилплощадь, и я буду исправно платить и защищать тебя от многодетных соседок.
– Тогда ты поселишься над моей головой навсегда и повесишь красный фонарь на лестнице и я не смогу избавиться от тебя, как от Танюши с Валюшей, – кивнула головой. – Кстати, знаешь, чем кончил Казанова? Серая картонка в левом углу, на французском. Словарь одолжить?
– Какая ты сегодня добрая, – передразнил Фибка и положил на стол два билета. – Если бы не твой отвратительный характер, сводил бы тебя в театр. А теперь топай сама.
– Спасибо, друг, – ответила я с вызовом.
Фибка сделал на прощание ручкой и направился к двери.
– Когда она орет, клади ей подушку на лицо, – посоветовала я вслед.
Домбровский послал в ответ воздушный поцелуй и с серьезной миной произнес:
– Я тебя тоже люблю.
Кукин посмотрел на меня с осуждением, пробормотал что-то про падение нравов, испорченность золотой молодежи и бедных честных тружеников, которые вынуждены мириться с детками больших родителей…
– Собирайся, – сказала я Инке, – Домбровский купил у меня кровать за два билета на «Собаку». Пойдем?
Инка взвизгнула в трубку. Потом заохала:
– Я не одета… А кавалеры будут?
– А как же! Ты – мой, я – твой.
– Заманчиво!
Мы договорились о встрече. Ехать переодеваться было уже поздно. Я повязала дежурный шарфик на шею из волшебной сумочки и распустила волосы. Волшебная сумочка – идея моей мамочки, которая выражается