Той ночью я была с ним пять раз.
Первый – как бы отстранённо, как бы вынужденно. Легла, раздвинула ноги и повернула голову в сторону: мол, делай, что тебе надо, вот тебе моё тело и на этом всё. Он двигался, а я будто отсутствовала, разглядывала стены со всеми этими иконами, изображениями, Паисием Святогорцем, Матронушкой, какими-то детьми с нимбами и царём Николаем II. Но запомнился больше всего Григорий Распутин.
Второй раз я лежала на животе и никуда не смотрела. Закрыла глаза и делала вид, что мне всё равно. И лишь когда он останавливался, ощущала в себе это подлое женское неудовлетворение. Делает так: мне плохо. Не делает так: ещё хуже. Я страдаю и всё. Я долбаная жертва.
Третий – уже по-настоящему, как с мужем. Живо отвечала на ласки и сама ласкалась. Страстно дышала в ухо, хоть и понимала, что это не то ухо, чужое, не мужа, и оттого ещё больше распалялась. «Ну и что! Ну и что! Ну и что!» – однообразно звенело в голове и кружило, кружило её.
На четвёртый сама уже хотела, да как-нибудь не так, необычно, раз уж… Раз уж так вот всё получилось. Гори ж всё огнём. По-собачьему, да. Вот так. Господи, я шлюха. «Ну и что! Ну и что! Ну и что!» – звенело в голове и кружило, кружило, кружило её. И пусть. Да, я шлюха.
Когда это было в пятый раз – я была уже не я. Просто готовая на всё женская плоть. Пластилин. Лепи, что хочешь. Делай со мной, что хочешь. Я на всё согласна. Зайди тогда в ту комнату ещё пять отцов иванов – всем бы с меня перепало. Это не остановить. И не остановиться.
– Ну что, сестрёнка, каково оно, с нормальным-то мужиком? – отец Иван, уже вовсе не церемонясь, по-колхозному, хлопнул меня по голой жопе. – Не то что с мужем, да? Вот что значит нормальный мужик! Я тебе не он, сестрёнка. Теперь-то забеременеешь.
А у меня злость – на всё, на него, на себя, на мужа, на всю эту вот грёбаную жизнь. Не моя, а какая-то животная злость, взбудораженная огнём непрестанного соития с самого дна животной природы.
– Ты такая же мерзкая сволочь, как и он, – зло бросила я.
Он нахмурился, поник и, встав, быстро оделся.
– Ладно, сестрёнка, спи. Если я тебе не мил, пойду я. Уже же утро почти, надо немного поспать.
И ушёл. Я накрылась одеялом с головой и заснула.
Утром меня разбудила Маша. Чуть тронула за плечо и с холодным лицом сказала, негромко, но чётко произнося каждое слово:
– Собирайся, тебя муж ждёт. Ты тут развлекалась, а он всю ночь со мной проплакал. Ты – блудница. Шлюха. Иди и замаливай свой грех.
Муж ждал меня в машине, с таким же холодным выражением лица. Отец Иван стоял рядом, провожал. В мою сторону даже головы не повернул, как будто и не было ничего.
– Садись, – сквозь зубы процедил муж, а отцу Ивану улыбнулся на прощанье,