Из-за решетки доносились приглушенные голоса. Азар знала, о чем шепчутся женщины во дворе. С того дня, с разговора с Сестрой, никто в камере больше не говорил громко. Все шептались, словно горе отняло у них голоса. Сидя на скамье у стены, тихо спрашивали друг друга: «Когда? Когда же?» Волосы потускнели, лица прорезали морщины тоски и уныния. Горе и из них высасывало жизнь.
Слушать этот скорбный шелест из-за решетки было невыносимо, и Азар перестала к нему прислушиваться. Все внимание сосредоточила на Неде – на том, как энергично движутся ее губы, как играет на личике солнечный свет, какую тень отбрасывают длинные черные ресницы. Тревога росла, как приливная волна – тревога и ужас перед тем, что Неду отнимут, и Азар вновь погрузится в бездонную пустоту.
По ночам ее мучили кошмары. Снилось, что Неда плачет в подвале родительского дома – одна, мокрая, голодная. И никто не приходит. Никто, даже мать Азар. В подвале холодно и темно, и Неда плачет, плачет отчаянно и горько… Когда Азар просыпалась, подушка ее была мокрой от слез, а душу еще долго не отпускал страх. Что если ее мать в самом деле бросит Неду? Что если так и не простила дочери исчезновения – и теперь не в состоянии полюбить внучку? Чего ждать Азар от родителей после того, как она так легко бросила их самих? Сколько раз они стучали в дверь – а она не открывала! Смогут ли они ее простить? Отец и мать даже не знали, что она беременна. Вот чего лишила их Азар: радости, светлого предвкушения, гордости от участия в ее жизни. Что ответили отец и мать, когда им позвонили и сообщили о рождении внучки? Внучки, о которой они услышали в первый раз? Были потрясены? Обрадовались? «По крайней мере, теперь они знают, что я жива», – думала Азар, но эта мысль не успокаивала. Ее грызло чувство вины, преследовали вопросы без ответа; кошмары повторялись каждую ночь – и каждое утро она сушила подушку в углу.
Тихое чмоканье смолкло. Азар опустила глаза на Неду: та медленно выпустила изо рта материнский сосок и уснула крепким сном. Азар смотрела на малышку, пока глаза не заволокло слезами, и личико Неды не начало расплываться; тогда она утерла глаза рукой. Что-то рвалось в ней, трещало по швам, и она знала, что никогда не сможет стать целой.
Когда она подняла глаза, бабочка уже исчезла.
Шел дождь, день клонился к вечеру. Во дворе дождевые капли громко барабанили по чему-то твердому и звонкому, вроде железного листа. Женщины сидели у стен на скатанных матрасах: кто-то вполголоса делился воспоминаниями, кто-то в слабом свете единственной лампочки писал письма близким, кто-то в сотый раз перечитывал письмо от мужа, полученное несколько месяцев назад. Кто-то просто смотрел в стену отсутствующим взглядом, напевая себе под нос какую-нибудь старую песню. Кто-то смеялся своим воспоминаниям – и смех пойманной