Извини, что загрузила и, наверняка, задавила мыслью, но стало легче. Я всё-таки надеюсь, что моя Ночь Души закончилась, и я плавненько направляюсь в сторону Срединного пути, когда и в Большое веришь, и малым живешь. Когда понимаешь, что простые радости жизни иногда важнее, чем возможная гибель цивилизации».
Туман так плотно залег в долине, словно собирался оставаться в ней навечно. На холме, с которого мы только что спустились, из белой ваты проглядывали лишь верхушки деревьев да крыши тех домов, что стояли на взгорках. В низине растительность была грубая, в поволоке и не разберешь: то ли низкорослый кустарник, то ли подсохшие стебли травы. Поверх был брошен настил из досок в три ряда, и рукотворная тропинка тянулась в туман, скрывающий очертания дальних холмов.
Серафим вел меня уверенно, словно десятки раз ходил этой дорогой, а может у него были свои ориентиры, потому что он часто раздувал ноздри и задирал кверху светлую голову, высматривая что-то на верхушках деревьев и в рисунке скалистых выходов. Мы не разговаривали. Почему молчал Куратор я не знаю, сама же я просто не могла выбрать вопрос попроще: «Почему так долго держал меня в отдалении?», «Зачем разрешил Михаэлю лукавить меня?», а, может, надо было спросить: «Как ты мог отдать меня Демпферу?!».
Эстер встретила нас совершенно спокойно, словно нет ничего странного в том, что с раннего утра в дом приходят незнакомые люди. Велела только не брать фарфор для чая и не красть серебро. Оставив Серафима в гостиной со старушкой, я вышла на крыльцо позади дома. С фасадной части был хороший пляж, тот самый, на котором меня забрали Брежатые, а с заднего двора тропинка вела через заросли к другой, более уединенной части озера. Мне почти невыносимо хотелось вымыться, смыть не только кирпичную пыль, но и дыхание морух, и слезы, затекшие по шее под рубашку, и даже встречу с Серафимом. Теперь, после эйфорического состояния по окончанию разлуки, я жёстко злилась на него.
Тропинка вела мимо доходящей мне почти до пояса травы. Посреди небольшой поляны я огляделась. Было тихо, даже птицы ещё молчали, и вокруг – ни человека, ни зверя. Ещё несколько минут назад туман был плотным, как овсяный кисель, в нем увязали все звуки, и тишина стояла соответствующая – глухая какая-то, словно шуршание жизни есть, а ты недослышишь. Но, когда от моей ноги стронулся камушек и покатился по насыпи, взлетевшая стая диких уток разорвала в клочья и сам туман, и его тишину.
Я добралась до воды вся исколотая острыми краями травы и ступила