Двенадцать.
Двадцать семь.
Тридцать…
Завтра будет таким же. Шторы. Дождь со снегом. И он, который будет любить её прямо там – на большом подоконнике в гостиной, вдавливая тело в жёсткий белоснежный пластик.
Сорок три.
Она вынырнула из воды, кашляя, задыхаясь, пытаясь найти полотенце и себя. Уже несколько лет в отражении она видела кого-то другого. С более светлыми волосами и загорелой кожей. С его отпечатками на груди и мужским одеколоном на запястьях. В голове стоял звон, словно бокалы, которые соприкасаются друг с другом и сразу бьются. Не просто дают трещину, а падают мелкими осколками на пол. И ты ступаешь по ним босоногими ногами, стонешь от боли, но вот уже какой день не сметаешь их следы с ковра. Он был её личным разбитым хрустальным бокалом. И она – испив до дна всю его сладость – так и не могла понять, как же его забыть. И подобно наркоману-алкоголику, она – с дикой зависимость – впивалась в его губы с силой последнего поцелуя. Словно сегодняшний день действительно станет последним. И больше не будет никаких встреч. Она отключит телефон. Поменяет замки и то чертово окно с таким неудобным подоконником…
В мечтах Она сжигала кровать, его подарки и растворялась во тьме. Но ночь сменялась днём, неделя – месяцами, а она по-прежнему – с грацией дикой кошки – извивалась в руках, которые так ненавидела. Ненавидела за то, что не могла перестать любить.
Море
Миллиарды невысказанный букв лежали на дне не ванной. Она обрезала волосы, тонко подводила губы и – одевая на себя шлейф бессмысленных духов – выходила из дома. Где-то рядом сверкала вспышка фотографа, где-то гримёр поправлял волосы и заказчик кричал «выше»… А она молчала и полностью отдавалась во власть закату. Она так давно мечтала о чем-то, что уже забыла то самое главное, ради чего стоило жить. И обводя пустым взглядом толпы людей, терялась в их серости и безразличии.
…
Когда-то у неё был Он. Держал за запястья. Целовал в линию скул. И обещал самое вечное лето. Он нежно – кончиками пальцев – убирал выбившуюся прядь, накидывал пиджак на плечи и отпаивал самым вкусным чаем после очередных съёмок… Она тогда шутила, что когда-нибудь обожжется и он уйдёт, – а в ответ лишь получала хмурое лицо и слова о той – самой-самой заветной – любви…
Он исчез через год. Собрал чемодан, взял ключи от подаренного компанией автомобиля и уехал искать новую музу для своих подвигов. Больше не было теплых объятий, никто не закидывал по ночам ногу на её бедро и не прижимал крепко к груди. Она больше не слышала дыхания на соседней подушке и уже совсем забыла, что такое «чай». Все чаще на завтрак был «Моет», а на ужин – рояль мартини. Все больше серьёзных ролей в кино и никаких влюблённых глаз на журнальных снимках.
…
Его образ возник вчера. Она отчётливо увидела его сквозь стеклянную стену бара: