– Шпана, не командуй! Приняли тебя на свою жилплощадь, вот и сопи в две дырочки и не высовывайся.
Катя притихла. Сжимая и разжимая пальцы рук, старалась от неприятного разговора отвлечься и успокоиться.
– Катька. А мы их пригласили к себе, – вдруг доверительно шепнула Зина. – Двоих. Завтра будут.
– Кого их? – подняла голову Катя и, не получив ответа, повысила голос:
– Кого их? Кого?
– Ну, парней. Познакомились с одними…
– А, может, уже с пятыми? Какая-нибудь посредственность, а то и того хуже, а вы, дуры, уже сегодня радуетесь. Как не стыдно!
– У нас стыда, что волос на камне, – в который раз хихикнула Зина.
– Сейчас бы… Э-э-эх! – и вздохнула: – Два раза, девоньки, молоду не быть.
– Бесстыжих глаз и дым не ест. Ни ума, ни скромности.
– А ты? Ты-то сама кто? – повысила голос Наташа. – Ни спереди, ни сзади. Да и на птичьих правах. Заткнулась бы лучше.
Наступило неловкое молчание.
– Дайте закурить, – через некоторое время попросила Катя, попробовав первую папиросу здесь же, в этой прокуренной комнате. – Тошно от вас…
И курили они, и дерзили друг другу, то сталкиваясь в споре, то безудержно хохоча.
Неумело затягиваясь сигаретой, Катя глотала дым, надрывно кашляла и, ненавидя все, что ее окружало, напрочь убивала в себе появившуюся было искру протеста против неудавшейся жизни, против словоохотливых и несерьезных подружек. Горечь не убавлялась. Выхода из тупика, казалось, не было. И решила она просить у Галины Михайловны помощи и защиты.
А на следующий день вечером впервые увидела Валеру и Эдика, которых пригласили подруги. Модные, наглые, они курили дорогие сигареты и сыпали пошлыми шутками.
Зина и Наташа, похохатывая, отвечали такими же подсоленными словами, и велся пустой, никому не нужный разговор; молодые люди убивали время. Катя мрачнела и помалкивала. В это время ей очень хотелось уйти отсюда, куда глаза глядят, чтобы поскорее удалиться от трясины, перед которой стояла, но, подавив вспыхнувшее было желание, внимательно разглядывала парней и слушала их болтовню. «И я с такими в одной упряжке и качусь вниз по наклонной, – упрекала себя, и ей было страшно. – Надо что-то делать, искать выход. Какой он? Где он?»
Вскоре Эдик вытащил из дипломата бутылку водки. Приличной закуски не было. Горкой лежало дешевое печенье и несколько мелких орехов. Вместе со всеми выпила рюмку спиртного и Катя. Где-то там, внутри, стало понемногу теплеть, в ушах зашумело, и ей вдруг захотелось плакать. А еще появилось желание посетить могилки мамы и братика. Она не часто ходила на кладбище – выбиралась