Он настолько увлёкся, что не заметил, что всё это время парень мог слушать только потому, что не заткнул уши. Осев в своём плаще, он перебирал пальцы, смотря вниз и в сторону. Такое чувство, что он искал для себя не шляпника, а палача. Через какое-то время после завершения экскурса в мастеровую жизнь города да него дошло, что шумовой фон исчез и пришёл в себя. Кинув на портного взгляд, преисполненный грустью, он сказал: «Спасибо, сэр» и закрыл за собой дверь.
Элайя Фант остался стоять в коридоре, удивлённый появившимся и исчезнувшим гостем, несмотря на стремительность, оставившим приятное впечатление. Отчего же он так убивался?
«Шляпа выпускника, как странно. Из чего их шьют? Я не вдавался в это никогда. Может, это даже легче, чем склепать ползунки младенцу? Может, я зря так сразу сказал „нет“?»
Он открыл дверь – парень всё ещё спускался с крыльца, медленно и в чём-то торжественно.
– Эй, постой.
Тот безвольно остановился, не оборачиваясь.
– Откуда ты?
– Звонарский переулок, сэр.
– Я спросил, где ты учишься.
– Стэнс-колледж, – первая скудная эмоция на его лице за эту встречу – слабое удивление. – Сэр.
– А зовут тебя как?
– Генри.
– Входи, Генри.
Элайя предложил ему чаю – сил не было смотреть на такое затравленное лицо. Сгребя и закинув в открытый шкаф обрывки ткани, неказистые игольницы, пяльцы, ножницы всех форм и прочие реквизиты портняжего ремесла, он предложил расположиться за одним из столиков. Отогревшись заваренным жасмином, парень поведал свою историю.
Он был студентом последнего класса колледжа святого Стэнса, самого сурового места для образования самых одарённых ребят. Будучи одним из немногих счастливцев, которым удалось доучиться до этого финального круга и выделиться среди кутил и бездельников с полным карманом, он был очень горд тем, что заканчивает своё обучение практически на отлично. И всё бы было прекрасно и в наивысшей степени благополучно; но вот беда, их куратор оказался «сущим грифоном», по словам самого Генри. Это был жёсткий старик, чьё чувство дисциплины граничило с требованием от студентов нахождения в состоянии анабиоза в то время, когда для процесса обучения им не нужно было передвигаться, проще говоря – не признавал другой деятельности, кроме учебной. Он требовал в аудиториях вакуумной тишины и сосредоточенности; создавая шум самостоятельно, он предполагал его источником студентов. Он был великолепным учителем, если в рассказах про него опускалось описание, мягко говоря, крутого нрава. Можно сказать, что профессор от философии был поборником философии Абсолюта: всё должно быть идеально, вовремя, опрятно, обдуманно и выполнено после