Холщовая занавесь даже не колыхалась.
– Пусть спят, они устали… – Цезарь потерся о его руку, – а мы с тобой, дружище, пойдем на белок или глухаря подстрелим… – в заимке Джон говорил по-русски, ради практики, но наедине с псом переходил на английский язык. Цезарь все отлично понимал:
– Доедем домой, – Джон поднял мешок с припасами и патронами, – Федор Генрихович будет расти на Ганновер-сквер, где его все разбалуют. Они будут счастливы, а я… – сердце тоскливо сжалось, герцог поправил черную повязку на утерянном глазе:
– Детей бы вырастить. Маленькому Джону восемнадцать, совсем большой мальчик. Ладно, дружище, – он распахнул перед Цезарем дверь, – делай, что должно и будь, что будет.
Пробравшись среди сугробов на крохотном дворе, Джон нырнул в растворенную калитку.
В подвешенном на бревенчатую стену старом фонаре оплывала восковая свеча. В сторожке пахло березовыми вениками, дымом буржуйки, сладко тянуло молоком и пряниками:
– Ты сама словно пряник, – пробормотал Генрих, уткнувшись в плечо Маши, – я так скучаю, так скучаю, любовь моя… – в середине ночи они устроили мальчика между собой, под тулупом и деревенским стеганым одеялом:
– Он проснулся потому, что ты здесь, – неслышно сказала Маша, кормя ребенка, – он чувствует, что папа рядом… – Феденька всегда тянулся к отцу. Генрих обнимал Машу, не выпуская теплой ручки сына:
– Не ходишь еще, – он улыбнулся, глядя на сонное личико мальчика, – ты у нас осторожный.
Маша кивнула:
– Не только осторожный, но и толстенький, – она погладила ребенка по голове, – но, как побежит, так похудеет… – Генрих потянулся:
– Мама рассказывала, что я тоже после года пошел, а заговорил еще позже. Может быть, оно и к лучшему, – вздохнул юноша, – я при Гитлере рос, а потом проклятый Максимилиан заставлял меня трехлетним отдавать нацистский салют… – Маша беспокоилась насчет тети Марты, как она называла мать Генриха, но юноша уверил ее:
– Лучшего человека и не найти. И она замужем за Волком, все складывается отлично… – Маша хихикнула:
– Они удивятся, что в их годы обзавелись внуком… – Генрих согласился:
– Мама меня рано родила, в восемнадцать лет, а нам с тобой почти двадцать два. Ничего, – он аккуратно накрыл одеялом спящего Феденьку, – главное, достичь Японии. Мама с Волком прилетят, заберут нас домой. Бабушка Анна тоже через Японию бежала из СССР… – Маша подняла бровь:
– И твой прадед, Горский. Нам в школе рассказывали, как он спасся из ссылки… – девушка вздохнула:
– Но как же это получается, Генрих? У Марты жив брат, а мы не можем вывезти ее из СССР… – герцог строго запретил им появляться в Куйбышеве. Джон повел рукой:
– У меня есть рычаги влияния на Журавлева, – дядя помолчал, – но, чтобы их применить,