– Он тебя обнюхал и приставать, наверное, больше не будет.
Это «наверное» не успокоило Саба.
– Заходи, я возьму твой чемодан.
Собака завиляла хвостом и потеряла интерес к гостю. Саб шагнул внутрь квартиры, но не мог ничего увидеть из-за темноты.
– Там второй этаж и моя мастерская, – объяснял Пикассо, показывая в угол зала, где была лестница. – Моя! Это был мой этаж, даже не разрешал «этой» туда входить. И вот он опечатан, а я должен жить в комнатах этой суки. Представляешь, как я это все ненавижу?! Сейчас свет зажгу.
Гостиная была огромной, на улицу выходили три окна от пола и до потолка, метра по четыре в высоту. Даже в полумраке был виден массивный камин, отделанный светлым мрамором, украшенный полуколоннами. По углам зала стояли круглые кресла и канапе, все в холщовых чехлах, на них кучами лежали сумки, журналы, одежда и коробки. В центре криво располагался овальный стол на крепких выгнутых ножках, наполовину заставленный посудой, бутылками. Было еще несколько столиков, на них тоже были навалены книги и бумаги, каталоги, стаканы и чашки, разноцветные мелочи, много хлама валялось на полу. Стены были голыми, по стенам и с потолка свисали толстые разноцветные шнуры, на некоторых висели – большая конфета в желтой фольге, какой-то камень, перевязанный бечевкой, растрепанная кукла. Около стены и на каминной стойке стояли корявые фигурки-скульптуры, деревянные, медные, сделанные из проволоки.
Пабло, не снимая пальто, ходил и зажигал лампы на столиках, включал торшеры со старомодными абажурами. Собака, опустив хвост, бродила за ним, уставившись на пятки хозяина.
– На этом этаже раньше жила «она», – повторил Пабло, не называя бывшую жену ни по имени, ни «женой». – А когда пришли приставы… слизняки, шакалы проклятые! Собрали и заперли все ценное. Прямо при мне лапали мои картины, сволочи, снимали со стен! Вот когда я пожалел, что у меня нет оружия! Еще и опечатали мастерскую, я тебе покажу потом, налепили свои грязные бумажки с печатями. Хотя это смех, конечно, я здесь столько лет живу и знаю, как пробраться в мастерскую, плевал я на их печати. Только не хочу. Не желаю – и все! Заперли даже рисунки, скульптуры… я чуть не свихнулся от бешенства, ненавижу их грязные лапы, просто ненавижу.
Саб так и стоял около своего чемодана. Над камином заискрилось большое зеркало в широкой позолоченной раме, он шагнул вперед и тут же чуть не упал, наступив на огрызок яблока. По полу почти равномерно были разбросаны окурки и другой мусор.
– Так я теперь живу. – Пабло присел на стул и стал гладить собаку. – Давай быстро поедим, и нам с тобой надо выйти с Эльфом. Ты ведь голоден?
Саб пожал плечами: он был голоден и устал. Снимать влажное пальто в холодной квартире не хотелось.
– Здесь теперь моя спальня, раньше в ней спала «она» со своими финтифлюшками, – махнул Пабло в сторону широкого дверного проема. – А тебе я приготовил отдельную комнату, пойдем покажу.
В конце коридора была небольшая кухня, загроможденная утварью, и рядом узкая комната с окном,