Суперинтендент, плотный невысокий мужчина лет тридцати пяти, запахнутый в неопределенного цвета больничный халат, сидел за спиной у Лорри, на подоконнике у приоткрытого окна, за которым различалась темная крона дерева на фоне почти погасшего неба. Ему хотелось курить, но курить можно было только в туалете или на лестничной площадке. Однако, Лорри в указанных местах не обитала, а наблюдать ее, грациозно сидящую на винтовом табурете, следить за движениями ее лопаток под тонкой тканью халата (вот интересно: халат – на голое тело?), за колебаниями выбившихся из-под белой шапочки прядей волос на склонившейся в работе красивой шее, обонять чуть заметный аромат ее духов, приятно разнообразивший стандартные больничные запахи… – это, знаете, вполне достойная конкуренция удовольствию от сигареты! Поэтому суперинтендент продолжал, как приклеенный, сидеть на подоконнике, подпирая себя костылем и раскачивая единственной имевшейся у него ногой, одетой в синюю пижамную брючину и обутой в разношенную тапку.
– Дитя мое, – покровительственно говорил он, – ваши недоумения вполне понятны…
Но – никакой мистики. Все просто, как лом в поперечном разрезе. Ведь как, моя милая, подсчитываются потери на поле боя? Свои – понятное дело. Даже если тела, так сказать, нет, списки подразделения – в наличии! Кого нет – тот и в нетях. Другое дело, куда его писать, голубчика, – продолжал суперинтендент, слегка бравируя своим армейским цинизмом, – то ли – в убиенные, то ли – в плененные, то ли – в без вести пропавшие. Тут тонкое дело – политика! А вот потери вражеские – дело не столько тонкое, сколько темное. Понимаете ли, прелесть вы наша, ну не могу же я эдак, по полевому телефону у ихнего комбата взять и спросить: «А скажи-ка, братец, какова у тебя убыль от списочного состава?» А надо вам сказать, душа моя, – суперинтендент явно наслаждался, награждая Лорри все новыми и новыми ласковыми прозвищами, – от того, сколько мы накрошим супостата, зависит оценка нашей боевой, как это называется, работы. Да-а-а… А чем лучше наша боевая… что?., правильно!., работа, тем больше нам – труженикам передовой… чего?., точно!., славы, наград и поощрений. А люди мы слабые, грешные, – продолжал витийствовать одноногий вояка, – и падки до подобных маленьких радостей. Оно и понятно, поскольку приятные «сурпризы» у нас там в дефиците, а менее приятные – как раз в избытке…
Суперинтендент знал о неприятных «сурпризах», может быть, более, чем кто-либо другой, но относился к тому редкому и счастливому типу людей, которых нельзя вогнать в уныние практически никакими обстоятельствами. В любой ситуации они умудряются увидеть положительные стороны, а мысля себе будущее, всегда предполагают оптимистический сценарий.
Он совершенно