Метель поутихла. Под сводом низкого серого неба, на фоне свежего снега деревенская слобода смотрится нарядно и даже весело: дома рубленые, сложенные из кирпича, шлаконаливные, оштукатуренные, обшитые тесом, разноцветные, с комнатными цветами в окнах, резными цветами наличников, будят в душе добрые и светлые чувства, воспоминания о чем-то очень дорогом, но не пережитом, отзываясь в сердце сладкой тягучей истомой, похожей на протяжную русскую песню.
Баня – низенькое строеньице, занесенное снегом по самые окна, стоит в стороне от деревни, за огородами, на берегу узкой и быстрой речки, не замерзающей даже в самые лютые морозы. Утоптанная тропинка к бане может определенно сказать, что Канареич, а теперь вот и я, не одиноки в своем намерении совершить еженедельный ритуал. В крохотном коридорчике, у заиндевелого окна, колченогий столик, на нем банка с мелочью – касса. Точной платы нигде не указано. Бросаю в копилку двугривенный. За надежду на мою порядочность добавляю еще две пятнашки.
В предбаннике людей не видно, но судя по кучкам белья на деревянных диванах с высокими спинками – четверо, ради гигиены и здоровья, презревших ненастье. Продрогнув, быстро раздеваюсь и тороплюсь в тепло.
На широких лавках с мраморными крышками полоскались мужчина и мальчишка, скорее всего отец и сын. В отсутствии душа, опрокинув на себя таз теплой воды, я дернул деревянную ручку двери парной. В нос ударила удивительная гамма запахов: аромат сырой хвойнины с тонким оттенком свежеструганной липы был здесь замешан на пряной терпкости распаренных березовых листьев с кисловатым привкусом дыма сгоревших ольховых поленьев. В парной тоже двое. Следуя обычаю здешних мест здороваться со всеми знакомыми и незнакомыми людьми и везде, где придется, учтиво приветствую парящихся. Выделить Канареича не состовляло большого труда – сухой, жилистый, он нещадно хлестал свое обтянутое коричневой от вечного крестьянского загара тело, на самом верхнем ярусе полка. Двумя ступеньками ниже, кряхтя и отдуваясь, сидел сдобного типа мужчина, еще не старик, пот градом катил с его большого тела, и по всему было видно, что парная ему не по нутру, и пришел он сюда либо по увещеванию поборников нетрадиционной медицины, либо за компанию. Проявление культуры и уважения к традициям с моей стороны не произвели на Канареича ни малейшего впечатления. Он так самозабвенно парился, что верно и не сразу заметил меня. Причем зона досягаемости его, со свистом мечущегося веника была настолько обширна, что мне пришлось подавить в себе искушение взобраться наверх, в самый жар и довольствоваться соседством с толстяком. Тот, в ответ на мое приветствие, коротко кивнул, после того, как смерил меня с головы до пят, и когда наши взгляды встретились, в его глазах я увидел столько неподдельной тоски и муки, уже не сомневался – несчастный страдал за компанию.
Однако