Джейн сейчас была такая смешная, – обвернутая по самые глаза шарфом как матрешка, а в руке – авоська с мандаринами.
Джейн как ниггерша, только с белой кожей. Она резко выделялась на фоне остальных в любой компании. Вы бы узнали ее из тысячи, безусловно. Темные вьющиеся волосы до груди, широкое лицо, неизменно большие сережки, брови вразлет, блестящий лоб, яркие глаза с узкими уголками к носу, как у кошки, каблуки, какое-нибудь необычное платье или юбка, куча браслетов, в наушниках басит отменный хип хоп – такой она останется для меня навсегда. Ходячая энциклопедия зарубежного хип хопа и артхаусных фильмов, девчонка сама была легендой. Мне повезло, что в Питере первым делом я узнала ее, и у меня сложилось впечатление, что все люди здесь такие, как она. Лучше и круче подруги и придумать было нельзя, она вся была выдумкой какого-то небесного художника. У нее дома была своя зеленая комната и коллекция лягушек – они были повсюду: горшки с цветами, пепельницы, подставки для карандашей, даже крючки в ванной. В комнате ее было полно всевозможных ценнейших вещей: заколочки, бусины, перья, тонкие шарфы, банка из-под мастики, разукрашенная под хохлому:
– Это мне один известный графитос подарил.
Это Дженни научила меня всему: что есть круто, а что – подделка. Это с ней напару мы открыли охоту на хулсов мечты, это с ней мы хотели торговать крэком, чтоб купить туфли с витрины на Невском, с ней очнулись в стогу сена за триста километров от Петербурга и первым делом ритуально сожгли в печке мой лифчик. Вы думаете, очнувшись в незнакомом месте, сразу нужно звонить в такси? Вы не знаете жизни.
Кстати, эти туфли… Солнечное было время, бесстыдно чистое и неразумное. Сэд из Невского бита тогда встречался с Амалией Аномалией, ее прикрыли потом за большие партии… Когда это все было? Мы играли в ниггеров и курили крэк. По вечерам мы не хотели уходить с мутной вписки – да нам все равно некуда было идти.
И вот все, обкуренные по самое «не балуй», играли в приставку по очереди, расположившись в тесной комнатке с обветшалыми обоями, что свисали по стенам как старая змеиная кожа. Это было одно из незаметных местечек Петербурга, в котором происходят такие заманчивые для молодежи вещи. Когда-то здесь была каморка сторожа, что открывал ворота господам и заводил лошадей в конюшню. Позже здесь поселился дворник, затем – таинственный художник, что писал проклятые картины, теперь здесь торговали смертью. Что мы там делали? Естественно постигали жизнь с самого низа, что же еще.
И вот малознакомая компания стала куда понятнее, я снова где-то пребывала, впившись в «Призраки Гойи» взглядом – в тот день мы твердо решили перевезти в домик дворника все свои вещи и остаться там жить. Центр, солнце: край, откуда расходятся все самые мутные маршруты Питера – из маленькой комнатушки, где продают героин. Нам так хотелось быть непримиримыми с неестественным и напускным, так хотелось