– Ваня, приведи Вельяминова, а тех девчонок, которых мы взяли сегодня из школы, не забудь покормить.
Ваня удалился, некоторое время мы с Чистяковым сидели в полной тишине, не считая того, что страж порядка нервно постукивал пальцами по рукояти своего кресла и при этом не сводил с меня гипнотического взгляда.
– Вы первый человек, который так спокойно ведёт себя в этих стенах, – наконец проговорил он. – Лично у меня к вам претензий нет. Зайдёте в комнату семь насчет паспорта, и можете жить спокойно…
Его речь прервал шум за дверью. Он вскочил.
– Ну, уж я этому нарушителю порядка… – пробурчал он сквозь зубы.
В комнату, как ураган, ворвался интересного вида мужчина, лет тридцати. Серый, давно вышедший из моды плащ его был весь в заплатках, на голове – ковбойская шляпа с широкими полями, под мышкой – толстая, раздутая от бумаг папка. Одно стекло очков разбито.
– Свободу советскому краеведению! – провозгласил незнакомец.
– Вы уж извините, – обратился ко мне Ваня, вбежав в комнату вслед за ним. – Он не в своем уме. Вообразил себя гениальным историком литературы.
– А все – водочка, она, родимая! – Чистяков показал кулак молодому краеведу. – Ты на работу устроился?
– А как же, обязательно! В кинотеатр «Патриот» художником-рекламистом, – отчеканил нарушитель порядка.
– Вот и хорошо! Значит, так: узнаю еще раз, что ведете антиобщественный образ жизни, товарищ Вельяминов, тогда не обижайтесь, отправлю вас на расправу к самому Надоеде.
– Только не это! – побледнел Вельяминов.
– Все зависит от тебя. А теперь ступай прочь. Надоел.
Уходил Вельяминов из комнаты совсем не в том настроении, в котором пришел. Ссутулившись, опустив голову. Кажется, слова представителя закона заставили его задуматься.
– Я пойду? – спросил я Чистякова.
– Погоди, парень, – ответил он. – Покажу тебе еще кое-что, а там уж будь свободен на все четыре стороны.
Он повел меня по мрачному коридору со множеством камер предварительного заключения. Меня одолевало нехорошее предчувствие, но я молчал, хотя был уверен в глубине души, что живым не дамся. Отпер одну из дверей, Чистяков жестом пригласил меня войти вслед за ним. Из липкой темноты и сырости камеры навстречу нам выпорхнули две девчушки примерно Оксаниного возраста.
Встав плечом к плечу, они начали докладывать притворно бодрым голосами, за что попали сюда.
– Детей-то за что?! – не выдержал я.
– У нас, молодой человек, уголовная ответственность наступает с восьми лет. – Чистяков поднял палец вверх. – Эти глупышки написали такую же глупую петицию против нашего Вождя. Глупая-то она глупая, но последствия могут быть какие!
– В общем, я все понял, – гневно сказал я. – вы все здесь как один дрожите от страха перед каким-то Надоедой, и этот страх заставляет вас сажать в тюрьму даже детей. Я хочу забрать этих детишек с собой.
– Невозможно!