– Не наработал еще на пиво, – сказала Выхухоль. – Завтра в засаду пойдем, готовься.
– Опять? – уныло спросил Борис.
– Что опять? Ты когда еще со мной в засаду ходил?
– Так я с тобой все время как в засаде, – дерзко сказал Борис. – Помнишь зимой, против зайцев?
– Ты тогда из дома даже не высунулся! Спал как убитый.
– Если бы надо было, высунулся бы. Они просто до меня не дошли. Я бы им дал жару, – Борис грозно подкрутил ус, сделал глоток. – Квас опять теплый! Трудно в холодильник поставить?
– Ну да, сами не дошли, – сказала Выхухоль. – Шли, шли, и не дошли, как немцы под Москвой. Ладно, давай готовь снаряжение, на рыбалку сегодня не ходи. Приготовь лопаты, топор. Грабли не забудь.
– А зачем нам в засаде грабли?
– Ты вопросов поменьше задавай, шевелись лучше!
За разговором они не заметили, что Шелкопряд исчез. К ужину тоже не явился. «Ох, уж эта Шоколадница, – подумала Выхухоль. – Вертихвостка, всех задурила, и нашего задурит.»
Мотылек пришел в темноте. Сапожки были по обрез в глине, даже крылья – и те загвазданы. Не заходя внутрь, скинул в прихожей рюкзак, штормовку, юркнул в комнату с печью, чем-то там брякал, звенел и только потом вышел в комнату.
Выхухоль с Борисом пили чай и перебирали сливы. Борис отбирал негодные, с подгнившими бочками, для компостной ямы, а хорошие клал в ивовую корзину.
– Пожрать оставили? – спросил Шелкопряд, потирая ладошки и подсаживаясь к столу. Он сунул в рот кусок колбасы с черным хлебом, схватил пучок зеленого лука и огурец, макнул в соль, с аппетитом захрустел.
– Что за выражения? И не чавкай, сколько раз говорить!
– В Китае если чавкаешь, значит – вкусно, – ответил Мотылек.
– Так это только когда суп ешь или лапшу, знаем, сами с усами, – возразила Выхухоль. – Да не хватай ты холодное, не перебивай аппетит, желудок испортишь! Руки опять не мыл? – Она сходила на кухню и принесла горячую еще сковородку жареной картошки, прихватив железную ручку тряпкой. На жареную картошку в последнее время крепко подсел Мотылек, а Борис так вообще обожал ее с раннего детства («с босоного детства», как он любил говорить).
– Помыл. Ух, роскошь какая! А пахнет как! Борис Леонидыч, не оживить ли нам дружеский вечер горькой настоечкой? – спросил Сяо-цань, потирая лапки.
– А не мал еще? – спросила Выхухоль.
– У нас год за пять идет, – ответил Мотылек.
Борис сходил за настойкой, и, ставя бутылку на стол, заметил на правом крыле Шелкопряда масляное пятно. Взял тряпку, еще теплую от сковородки, принялся деликатно оттирать.
– Солью бы присыпать, – сказал он. – Или залить чем. Не оттирается.
– Да ладно тебе, забей, – отмахнулся Мотылек. – Потом постираем. Ну что, по маленькой?
Они с Борисом выпили. Борис принюхался. Рассмотрел на свет рюмку, понюхал еще, вдохнул поглубже.
– Что-то