– Идите наружу, – посоветовал Мериме. – Дальше я сам справлюсь.
Я не стал говорить, что он и до сих пор великолепно обходился без моей помощи.
Я вышел на улицу, присел на низенькую скамейку, показавшуюся мне чуть чище остальных, достал из кармана платок и вытер лицо.
По двору расхаживали куры и индюшки, мелкие и невзрачные. Они принадлежали, очевидно, станционному смотрителю. Из конюшни доносилось ржание. Несколько черных мух пролетели мимо меня и опустились на лужу помоев, темневшую возле крыльца.
Пара мужиков с явными признаками похмелья бродила перед зданием станции. Еще двое осматривали кареты.
Сосед нашего кучера, попавшийся мне в коридоре, тоже был здесь. Он стоял возле повозки, держал в руках хомут и, кажется, пытался вспомнить, для чего тот предназначен.
Я взглянул на небо. Оно, как обычно, было чистым – ни облачка, ни тучки, ни малейшей надежды на дождь. Проклятая засуха! Я ослабил галстук, еще раз вытер испарину.
Прежде чем убрать платок в карман, я расправил его на колене и аккуратно сложил. В углу красовалась моя монограмма, вышитая темно-синей нитью. У меня таких было с собой полдюжины – подарок сестры, страдавшей сильным нервным расстройством и пребывавшей в лечебнице. Дуня сама украсила платки вензелями. Доктор утверждал, что это свидетельствует об улучшении ее состояния. Дай-то Бог. Впрочем, мне и самому казалось, что в последнее время взгляд сестры стал куда более осмысленным, а в речи даже наметилась некоторая связность.
Говорят, дарить платки – к слезам. Наверное, Дуня никогда про это не слыхала.
Скрипнули ступени, и с крыльца спустился Мериме, с удовольствием попыхивающий трубкой.
– Кучер отправился за багажом, – сообщил он. – Скоро поедем.
– Как? Он уже позабыл о своих страхах?
– Нет, просто взял себя в руки.
– Мне казалось, что он на грани истерики.
– Он ее успешно перешагнул, – сказал Мериме и усмехнулся. – Теперь наш возница в полном порядке. Грубой натуре не требуется много времени, чтобы прийти в себя. Подобные субъекты в психическом отношении куда устойчивее нас с вами.
– Меня удивляет, что он так быстро отошел от морфия, – сказал я. – Я думал, что успокоительные лекарства клонят в сон.
Мериме взглянул на меня с лукавой улыбкой и спросил:
– Какого морфия?
– Того, что вы ему вкололи.
Доктор рассмеялся и проговорил:
– Мой дорогой Петр Дмитриевич, морфий я трачу только для того, чтобы облегчать боль. Понимаете? Чисто физическую, которая бывает подчас нестерпимой. Неужели я стал бы тратить его на пьянчужку, которому приснился кошмар?
– Что же вы ему дали?
Мериме махнул рукой и ответил:
– Ничего особенного. Питательный раствор.
– И это подействовало? – Я был поражен. – Так быстро?
– Как видите. Немалое значение имеет психологический