– Ну, что Вы замолчали? – хмурится Перельман.
– Семь аршин, – неуверенно проговорил Григорьев.
В это время в дверь просовывается рыжая лисья голова младшего счетовода Кудыкина.
– Я очень извиняюсь, – начинает он.
– Если по делу, то завтра на службе, – строго и начальственно обрывает его Константин Иванович, – а, если без дела-то после работы.
Кудыкин мазнул его гаденьким взглядом. Осторожно закрыл дверь. «Слышал мои слова про семь аршин. И что это Кудыкин до ночи сидит? Вынюхивает, чем начальники заняты», – мельком подумал Константин Иванович. И на душе стало тревожно.
На следующий день фабрика прекратила работу. Рабочих отправили по домам. Но они не расходились, толпились около ворот фабрики. Шумели, но негромко. Кто-то бойкий из фабричного комитета уговаривал рабочих разойтись. Константин Иванович приоткрыл окно своего кабинета. Видит, как к рабочим выходит Перельман. В своей длиннополой шинели и фуражке он показался Константину Ивановичу до боли похожим на кого-то виденного ранее. Борода клином, решительная походка, развевающиеся полы шинели. Дзержинского он видел только один раз, когда ездил в Москву на похороны своей тётки. И вот, на тебе. Вылитый Дзержинский ходит у ворот фабрики.
Тётка Марина нежданно объявилась в Гаврилов-Яме сразу после большевистского переворота. Пять лет о ней не было ни слуху, ни духу. И вот – появилась. Марина радостно обняла племянника, как-то значительно проговорила, рассматривая Константина Ивановича: «Какой ты, однако, стал породистый. И в кого такой, право, вымахал. Родители были, вроде, простенькие». Звонко рассмеялась.
Тетка была молода, года на три старше племянника, красива. И вот умерла от тифа. Только на её похоронах Константин Иванович узнал, что она работала в ведомстве Дзержинского.
Из открытого окна слышится голос Перельмана. Сухой, надтреснутый. Константин Иванович морщится: такой Перельман вызывал в нём острую неприязнь.
– Остановка фабрики – это контрреволюционная провокация. Через пару-тройку дней проблему решим. Как социалист-революционер, прошедший царскую каторгу, я вам обещаю. Виновные будут наказаны.
Крик его резкий, дребезжащий. Как удары палкой по листу железа.
– Константин Иванович, – раздаётся женский голос.
Григорьев вздрогнул от неожиданности. За спиной его стояла Клава, фабричная кассирша.
– Завтра зарплата, будем выдавать? – спрашивает она.
– Непременно, непременно, – заторопился Константин Иванович, – иди, пока они не разошлись. Объяви.
Перельман ещё был с рабочими, когда Клава выскочила к воротам и звонко прокричала, что зарплата, как всегда, будет выдана вовремя. Толпа одобрительно загудела.
В кабинете Константина Ивановича появился Перельман. Проскрипел, не скрывая своего одобрения:
– Верное решение и вовремя. А что, поступили деньги за принятую Ярославлем мануфактуру?
– Как